– Я думала, что быть мамой – это абсолютное счастье, – говорила Маринка, уписывая макароны, – и что самое главное – родить. А потом ты вдруг обнаруживаешь, что только теперь-то все и начинается. Что ты накрепко привязана к малолетнему чудовищу, но при этом ты его до того любишь, что и дня без него не мыслишь…
– Какое же Матти чудовище? Очень тихий малыш.
– Ага. Это он днем задувает, а ночами только держись!.. Ты пробовала замороженный йогурт?
– Замороженный йогурт?
– Да. Вместо мороженого. Мне мороженое нельзя, поэтому я ем замороженный йогурт без сахара. Хочешь попробовать?
Танюшка опять пожала плечами.
– Значит, хочешь.
– От него не толстеют?
– Тебе-то чего переживать, не на подиум же… – Маринка осеклась, как будто припомнив что-то важное. – Слушай, а давай мы тебя на конкурс красоты отправим. Я в газете видела объявление, да вот куда-то сунула, специально же хотела тебе показать…
Она принялась рыться в коляске, прямо под Матти, который только сладко причмокивал во сне, не проявляя никакой жизненной активности.
– Через год отдам в детский сад, – сказала Маринка, выудив из-под малыша мятую газету. – Второго-то вряд ли уже рожу… Вот. Конкурс красоты «Мисс Хельсинки», в самом конце октября. Кастинг начинается на следующей неделе…
– Да там девчонки будут совсем молоденькие…
– Чего? Да с кем тебе тут соревноваться? Ты вокруг-то погляди. Тебе только на подиум выйти – и даже рта раскрывать не нужно.
– Тем более в конце октября я уже дома буду.
– Да брось ты, мать, кто там тебя дома ждет? Тем более виза у тебя на полгода. Негде жить, так к нам в Оулу приезжай, тут всего одна ночь в поезде…
Танюшка вспомнила, что в конце октября вроде бы планировалась очередная выставка и гастроли вепсского хора…
– В общем, я бы на твоем месте даже не раздумывала, – Маринка любовно поправила под Матти плюшевое одеяльце. – Красавица ты наша, ты же одна такая на миллион, и если этот твой Серега своего счастья не понимает, тогда… тогда он круглый дурак, вот!
– Не такой уж он дурак. В Риге у этой его Лаймы целый фамильный особняк, у директора банка отсудила, может быть, кстати, и с Серегиной помощью, я точно не знаю.
– Да? А статус у твоего Сергея какой будет? Не гражданин. Правда, если он отцовство докажет, станет отцом гражданина, что вообще-то смех на палке, между нами девочками…
– Ладно, я как-то уже смирилась…
– Смирилась она. Не монахиня, чай, чтобы смиряться. Бороться за себя надо, поняла? Вот как я. Мне сказали, что нельзя рожать: сдохну. А я решила, что сдохну, но все равно рожу!
Все это время Танюшку не покидала смутная непонятная тревога, из-за которой ей кусок в горло не лез.
– Тебе нравится йогурт? – не отставала Маринка, может быть намеренно пытаясь зацепить Танюшку простыми радостями и выдернуть в жизнь.
– А, да-да, – на самом деле она так и не поняла, нравится ли ей замороженный йогурт.
Маринка тем временем рассказывала, что прошлой зимой они ездили в Кеми посмотреть на ледяную крепость. Если честно, ничего особенного, катание на оленях, глинтвейн для сугреву, везде очень холодно, даже в гостинице, вдобавок саамов в крепости изображали вьетнамцы.
Потом наконец появился Володя Чугунов. Очень странно было видеть его отцом семейства. Он стал будто выше ростом и шире в плечах. Впрочем, он дни напролет работал топором, поэтому метаморфоза была понятна, и еще было понятно, что Володя безусловно счастлив. Нет, вообще Маринка и Володя были оба счастливы, и это состояние хорошо прочитывалось по их физиономиям. Танюшка пыталась вспомнить, а была ли она сама когда-нибудь вот так по-дурацки безоглядно счастлива? И еще она думала: неужели возможна вот такая тихая любовь у людей, прилепившихся друг к другу вроде бы случайно – в автобусе познакомились, вовсе не романтично.
– Ну что, девочки, хорошо погуляли? – с улыбкой спросил Володя. Танюшка обратила внимание, что у него вроде бы новые зубы.
– Последние покупки, и можно ехать домой, – ответила счастливая Маринка.
– Ну тогда пошли? – Володя подхватил сумки с покупками, а она, рассчитавшись и не позволив Танюшке заплатить за себя, аккуратно развернула к выходу коляску с Матти.
– Газету не забудь! – напомнила Маринка, и Танюшка торопливо сунула газету в сумку.
На улице, уже когда они пересекали площадь и головы прохожих опять дружно оборачивались им вслед, Танюшка обернулась сама на это кафе, может быть, желая наконец понять, откуда происходит эта непонятная тревога на фоне безусловного счастья семьи Чугуновых.
Кафе «Musta kana» – ну конечно, это же была «Черная курица».
– Ужасно хочется выпить. Как вы думаете, я сопьюсь?
Танюшка знала, что кокетничать сейчас совершенно не к месту, поэтому, увидев его в фойе фондовской гостиницы, сказала именно это. Вдобавок она порядком продрогла. К вечеру похолодало, кожей чувствовалась настоящая осень, а на ней был только шерстяной пиджачок, который она на днях купила на барахолке.
– Не думаю, – он только улыбнулся в ответ. – Здесь недалеко есть хороший итальянский ресторан, там и выпьем. Кстати, спасибо тебе большое, что приехала.
– У меня же командировка. Я думала, это вы сюда приехали.
– Я здесь уже вторую неделю, устраивал кое-какие дела, однако о делах потом. Ну, ты готова?
– А можно, я только переоденусь?
Его взгляд, полный нежности, – совершенно точно полный нежности – обезоруживал, поэтому она слегка стушевалась, и эпизод с переодеванием ей был нужен в основном для того, чтобы попытаться вытравить из себя смесь обиды, злости, стыда и горя, образовавшуюся в результате недавней драмы. К тому же Петр Андреевич был главой ненавистного ей семейства Ветровых, хотя лично он ничего плохого ей не сделал. Да и если разобраться, Майка тоже была Ветровой, поэтому полностью разорвать отношения все равно бы не удалось.
– По-моему, ты и так замечательно выглядишь, – он оттолкнулся плечом от косяка расслабленно и даже немного лениво. Теперь он стоял к ней так близко, что его дыхание щекотало ей щеку. – Но если это необходимо, то я согласен еще немного подождать…
Танюшка вздрогнула, потому что сейчас в голосе Петра Андреевича промелькнули до боли знакомые нотки. Так, немного иронично, еще разговаривал Сергей, и в сумерках гостиничного фойе Танюшке даже почудилось на какое-то мгновение, что рядом стоит Сергей, который все осознал, раскаялся и решил вернуться. Она еще успела спросить себя, а хочет ли она этого – чтобы Сергей вернулся и чтобы все у них было по-прежнему. Чтобы он в седьмом часу приходил со службы, снимал костюм и рубашку, бросал их где придется и надевал футболку и треники. А она пыталась быть хорошей женой, занималась стиркой, готовкой и прибирала все, что он разбрасывал, его рубашки висели в шкафу тщательно отстиранные и отглаженные. Она делала это не ропща, хотя картина повторялась изо дня в день… И теперь все с самого начала? Она тут же ответила себе категорически – нет, хотя дело было вовсе не в рубашках.
