Вернувшись в свой кабинет, Танюшка позвонила в Сонь-наволок. Трубку сняла Вероника Станиславовна, и Танюшка попыталась сказать ей как можно более ровным тоном, что ей очень хочется поговорить с Майкой.
– Она сейчас отдыхает, – таким же ровным тоном ответила Вероника Станиславовна. Танюшка представила, как свекровь при этом легко пошевелила в воздухе пальцами, и на мизинце блеснул бриллиантик.
Танюшка звонила еще и еще раз, но трубку никто не брал. Это было хуже всего – не знать, что там творится на самом деле. Хотя ничего особенно плохого там не могло твориться – с точки зрения юридических органов. Но если ребенка все время держат в жестких рамках, требуют подчиняться, подчиняться, подчиняться, как именно требовала Вероника Станиславовна… Она никогда не обнимала Майку, не гладила ей волосы, хотя к Майке, конечно, прикоснуться бывало сложно. Майка была колючей и непременно говорила: «Ну ма-ам!», но все равно Танюшка пыталась прикоснуться к ней мягко, мимолетно, со всей неизлитой нежностью…
1999
Осень
Народу тут так и кишело. Набережная была заполнена плотной толпой, а вокруг в оранжевых палатках варили кофе, жарили пончики и рыбу, предлагали мороженое, взбитые сливки и какие-то пирожки. Людская река медленно куда-то текла, будто с заданной целью. Танюшке казалось именно так, что эти люди точно знали, куда направлялись – к счастью, каким бы простым оно ни представлялось. В Финляндии счастье заключалось в изобилии рыбы, картофеля, мясных и молочных продуктов, поначалу по крайней мере. Потом подспудно рождалось подозрение, что во всем этом что-то не так, что это вовсе не счастье, а просто картошка, рыба, молоко и мясо…
Холодное море, уже остывшее, да и не прогретое как следует за короткое лето, дышало ровно, но грозно, и зеленоватые волны, лизавшие гранитный берег, настойчиво напоминали о грядущей зиме. Почему-то, глядя на волны, Танюшка думала, что скоро опять зима, и нужно купить Майке теплые сапоги, хотя Майка терпеть не могла финскую обувь…
Истошно вопили огромные чайки размером со среднюю собаку, требовали угощения или просто человеческого тепла, которого хотелось абсолютно всем в этой сумеречной стране, усаженной мандариновыми палатками, накормленной и в целом довольной самой собой, но все равно сумеречной даже в солнечный день, который непременно содержал в себе фиолетовый оттенок холода. Где-то здесь обитала Снежная Королева, которая до того заколдовала беднягу Кая, что тот стал избегать живых теплых женщин, увлекшись холодным интеллектом игры в ледяное лото, потому что тепло всегда мимолетно, а холод вечен. Он не обманывает и ничего иного не обещает, кроме морозных узоров на стекле как высшего совершенства…
– В этом месте причалил пароход из Питера, и Александра Федоровна впервые ступила на финскую землю, – Маринка, толкая впереди себя коляску со спящим Матти, вещала, как заправский экскурсовод, даже в статусе молодой мамаши. – Одновременно с возведением колонны площадь вымостили камнем. А сразу после революции матросы сбросили с колонны шар с двуглавым орлом и еще крыло ему сломали, так что восстановили этот памятник только в 1971-м…
Танюшка слушала вполуха, она сто раз бывала на рыночной площади, правда внимания не обращала на колонну с орлом. Теперь этого орла было даже немного жаль, потому что он столько претерпел, хоть выглядел опять неплохо и, кажется, даже возгордился и обнаглел, как чайки, обитавшие на рыночной площади. И так казалось, что он вот-вот истошно заорет, требуя угощения и человеческого тепла.
Маринка приехала в Хельсинки ради нее, и Танюшка была ей за это благодарна. Маринка жила далеко, в Оулу, и не лень же ей было тащиться в Хельсинки, схватив в охапку ребенка, а заодно и Володю Чугунова, который в прошлом году по случаю рождения Матти взял большой кредит и начал строить дом, поэтому они приехали всего на два дня, заодно походить по магазинам, накупить подгузников и дешевого детского тряпья на какой-нибудь барахолке, потому что в Хельсинки, естественно, выбор больше.
На Маринке был бесформенный джинсовый сарафан, надетый поверх теплого свитера, и туфли на низком каблуке. Беззащитные белесые реснички трогательно торчали из-под густой выбеленной челки. Маринка здорово поправилась и заметно посвежела. Она по-прежнему не была красавицей, но странным образом превратилась в весьма симпатичную даму, по финским меркам очень даже привлекательную.
– Здесь можно недорого перекусить, – Танюшка кивнула на ближайшую палатку, со стороны которой аппетитно тянуло пончиками.
– Никакой выпечки на набережной, не смущай меня, – отрезала Маринка. – Только кофе в приличном заведении со скатертями. Мы же не студенты, в конце-то концов!
Она была глубоко права. Она успела стать частью финского народа и научилась себя уважать. Она гордилась своей – чужой – страной и тем, что Володя Чугунов теперь участвует в строительстве новой родины. Когда Маринка рассуждала о чем-то подобном, Танюшка с грустью думала, что в Финляндии люди – это и есть страна, и они чувствуют ответственность за свою страну, а в России люди не имеют к стране почти никакого отношения, потому что страна – это очень большая абстракция, если уж выражаться словами Вероники Станиславовны, потому что так было всегда, что страна вроде бы в целом великая, а люди в ней болтаются сами по себе, кто как может, маленькие люди в большой стране. Хотя Ветровы как раз не относили себя к маленьким людям… Впрочем, Танюшке вовсе не хотелось думать о Ветровых, тем более сейчас, когда она наконец встретилась с Маринкой.
Они направлялись в кафе «Musta kana», в котором через час к ним должен был присоединиться Володя. И пока они неторопливо шли через площадь к улочке, украшенной выносными клумбами в деревянных ящиках, на всем протяжении пути головы прохожих как по команде поворачивались им вслед, но Танюшка не сразу и сообразила, что все смотрят на нее и что при этом она выглядит как обычно. За унижениями последнего времени она забыла думать о себе, она вообще забыла, что красивая, ей уже давно об этом никто не напоминал.
Кафе «Musta kana» показалось местом странно отвратительным, хотя ничего особенного плохого в нем не было на первый взгляд. Высокие деревянные стулья, стилизованные под старину, крахмальные скатерти поверх массивных столов, за которыми сидели посетители с раздутыми водянистыми животами и картофельными лицами, на которых читалась сытость. В углу квадратный дядька с раскрасневшейся рожей плотоядно пожирал мясо, отделяя зубами волокна с огромной кости. Может быть, именно откровенное чревоугодие неприятно поразило Танюшку, и она поспешила усесться спиной к этому дядьке.
– Давай как следует пообедаем, – предложила Маринка. – Если пончиками перекусить, через час придется еще перекусить пончиками.
Танюшка неопределенно пожала плечами, она уже давно не испытывала голода.
Официант как будто только их и ждал. Совсем молоденький мальчик с гладко прилизанными жидкими волосами услужливо спросил, чего дамы желают. Не добившись от Танюшки вразумительного ответа, Маринка заказала две пасты на свой вкус. Матти в синей панамке в горошек все это время беспробудно спал, откинувшись на спинку коляски. Танюшка старалась на него как можно реже смотреть, потому что вид спящего ребенка то и дело отсылал ее к Майке: как будто только вчера дочка вот так же сладко спала в коляске, и ни малейшей тучки грядущего расставания еще не было на горизонте. Куда же ухнуло это время? И что же теперь в остатке? Кафе «Musta kana» в сердце Хельсинки, Маринка и малыш Матти, который совсем недавно откуда-то проклюнулся в мир. Персонажей прибавилось, а внутри свербела все та же пустота. Но почему? Ведь можно представить, что она уехала в Хельсинки в очередную командировку, а Майку оставила на это время у бабушки с дедушкой, как случалось уже не раз…
