— Это очень хорошо, — Николай Павлович улыбнулся, взяв в руку карандаш и, постучав им по столу, строго спросил: — Но откуда я возьму 86 тысяч рублей?
Сафонов развел руками и с присущей ему деловитостью заявил:
— Если ваше величество встречаете в этом затруднение, то мы можем и здесь пособить. Я получил частное сведение, что торги в Астрахани на Сальянские рыбные промыслы кончены и что вместо 85 тысяч рублей или около 100 тысяч рублей, которые мы обыкновенно получали за этот промысел, мы будем теперь иметь 170 тысяч рублей. Следовательно, слишком 70 тысяч рублей чистой прибавки в год, уничтожая вместе с тем ежегодные расходы на содержание Сальянского отделения в Астрахани и управления рыбными промыслами в самих Сальянах. Независимо от сего господин министр внутренних дел отнесся к князю Михаилу Семеновичу с предложением об уничтожении Астраханского карантина.
— Как ты думаешь, Астраханский карантин можно уничтожить? — с интересом спросил государь.
— Будет не только полезно, но и необходимо по местным обстоятельствам, — утвердительно закивал головой Сафонов. — Нет сомнения, что князь Михаил Семенович согласится на предложение, и тогда мы вновь выиграем 20 тысяч серебром в год. Притом мы устраиваем не только карантины за Кавказом и в Кавказской области, но и таможни, и вновь учреждаем карантинно-таможенную линию на Восточном береге, чего там теперь вовсе нет.
Они говорили уже два часа. Чтобы дать передышку утомленному мозгу, Николай Павлович просил Сафонова дать оценку тому или иному деятелю, работавшему или служившему на Кавказе. Потом, отдохнув, он с новым напором продолжал интересоваться переменами, которые должны были преобразить край, и соглашался с некоторыми предложениями.
— Дайте, ваше величество, свободную торговлю Закавказскому краю, — продолжал настаивать Сафонов, умоляюще глядя на императора, хотя понимал, Николай Павлович его переиграл — вытянул все, что было нужно, так и не раскрыв до конца своего отношения к идее. Выкладывая последний козырь, директор канцелярии пристально смотрел на государя, надеясь услышать от него хоть что-нибудь утешительное: — Продолжите на несколько лет Одесское порто-франко, утвердите окончательный транзит на Тифлис и соедините Одессу с Редут-Кале посредством постоянных пароходных сообщений, тогда весь край примет совершенно другой вид. Тогда благоденствие разольется в скором времени в сильной степени и откроется торговый путь в Персию не только через Тавриз, но и через Каспийское море, о котором еще думал Петр Великий.
Николай Павлович развел руками:
— О, если бы можно было привести все это в исполнение! Я займусь с особенным вниманием всеми привезенными тобой бумагами и, очень может быть, что, по возвращении из Москвы, составлю Комитет под личным своим председательством. Ты отвечай, а я буду помогать. Ну, прощай!
153
…Несмотря на ряд положительных решений, принятых императором по документам, представленным Сафоновым, он отказал Кавказскому наместнику князю Воронцову в главной его просьбе. Об этом писал князю его старый товарищ, отставной генерал Ермолов: «Здесь испугались желания твоего учредить свободный торг за Кавказом; испугались пребывания в Петербурге твоего директора канцелярии».
* * *
Государь ожидал перемен после обсуждения в 1842 году в Государственном совете проекта об обязанных крестьянах. Но за пять лет помещики перевели в обязанные крестьяне всего 24 708 душ. Они откровенно смеялись над законом. А значит, смеялись над ним, выпестовавшим этот закон. И тут в мае 1847 года — радостная весть — в столицу прибывает депутация смоленских дворян: депутат генерал-майор Александр Иванович Шембель и рославльский уездный предводитель дворянства полковник Михаил Фантон-де-Веррайн.
Его величество радушно приветствовал гостей. Он был в парадной форме. На лице его, обычно сосредоточенном во время деловых встреч, играла добродушная улыбка.
— Здравствуйте, полковник! Очень рад, что вижу вас в числе депутатов Смоленской губернии, — долго тряс он руку полковнику Михаилу Фантон-де-Веррайну.
Потом подошел к генералу Шембелю, справился о его здоровье.
Полковник Фантон поблагодарил государя за дарованные дворянству Смоленской губернии права и преимущества, льготы и пособия.
Николай Павлович ответил:
— Я, господа, в мое царствование не принимал еще подобных депутаций; но выражение признательности смоленского дворянства мне очень приятно. Я смолян знаю за верных слуг Отечеству; на поприще военном и гражданском они всегда отличались усердием и знанием, а дома — благоустройством. Поэтому я изъявил желание принять вас, во-первых, чтобы выразить, в лице вашем, смоленскому дворянству, сколько я люблю оное и уважаю за его чувства и рыцарские правила; во-вторых, сказать вам, что я имею в виду продолжение шоссе от Соловьева перевоза до города Юхнова.
Император прошел к столу. За ним последовали генерал- майор Шембель и полковник Фантон. Когда депутаты заняли места возле стола, Николай Павлович продолжил:
— Я говорил про шоссе. Так вот, шоссе это будет для губернии полезно, но линия московского шоссе нужнее; по окончании же сей последней, будет преступлено и к той, а так же и к другим работам по части сообщений в губернии.
В особенности мне желательно, чтобы вы занялись обсуждением выгод водяных сообщений в губернии, дабы, с одной стороны, поставить оную в независимость от неурожая подвозом хлеба из южного края, а с другой — доставить ей способы к выгодному и безостановочному сбыту в Рижском порту, так как Гжатская пристань не совсем надежна, и, в-третьих, главное, поговорить с вами келейно об обязанных крестьянах.
Николай Павлович взял со стола толстую папку, раскрыл ее. Он что-то читал, едва шевеля губами. Потом оторвал взгляд от текста, посмотрел на депутатов:
— Вот здесь, — не глядя в папку, — рукой он указал на лист, — в указе моем по этому предмету ясно выражена мысль, что земля, заслуженная нами, дворянами, или предками нашими, — есть наша дворянская, заметьте, что я говорю с вами, как первый дворянин в государстве; но крестьянин, находящийся ныне в крепостном состоянии почти не по праву, а обычаем, через долгое время, не может считаться собственностью, а тем менее вещью. Следовательно, мое мнение, при обнародовании указа, было и теперь есть, чтоб дворянство помогло мне в этом деле, столь важном для развития благосостояния Отечества нашего, постепенным переводом крестьян из крепостных в обязанные. Я убежден, что такой переход, хотя на разных условиях, примененных каждым к местности, может один предупредить крутой перелом.
Со всем тем, доселе только некоторым помещикам представлены условия и между сими последними есть несоответствующие цели. Знаю, что против обязанных крестьян есть возражения: кто дворянам поручится, что крестьяне будут исполнять принятые на себя обязанности? Суды не хорошо составлены, и т. д. На это я скажу, что порукою обоюдного исполнения обязанностей, действительно, должны служить суды, состоящие из дворян же, — и если суды эти не хороши, то виноваты сами дворяне, опустив не везде, но во многих местах, должности по выборам. Я, напротив, нахожу, что все эти должности достойны быть заняты лицами, достигшими немалых чинов на коронной службе и имеющими знаки отличия. Основываясь на всем этом, желаю, господа, чтобы вы потолковали келейно, как я теперь с вами, и написали мне о том своем мнении, прямо в собственные руки.
