— О, Ванесса, тогда все будет хорошо, — говорю я с сарказмом.
— Ты не хочешь, чтобы этим занималась Ванесса?
— Нет. Я сказал, что это здорово.
Зачем я пришел сюда? Потому что знаю, что она возбуждена, как мартовская кошка, намокла так, что может утонуть в своем кресле… знаю, что ей до смерти хочется этого (она так написала, по крайней мере), и, кроме того, знаю, какой она становится в такие минуты. Она похожа на меня. Все остальное замирает вокруг.
Я закрываю за собой дверь.
— Что ты делаешь?
— Давай, Марджори.
— Что такое?
— Поехали. Прямо сейчас. Давай.
— Ты хочешь трахнуть меня, Ковбой?
— Да.
— Нет.
— Нет?
Она трясет головой, откусывая от своего сэндвича.
— Ты отвергаешь меня?
— Конечно. И, если будешь настаивать, я вызову охрану.
Она кладет руку на телефонную трубку, и несколько браслетов со звоном съезжают к ее кисти.
— О’кей, нет так нет, — говорю я. — Прости, просто в голову взбрело.
Теперь я знал. Я знал. Я знал! Я знал, что Марк Ларкин умрет очень скоро. Это было равносильно ставке на то, что солнце взойдет.
В баре возле Гранд-Сентрал-стэйшн сукин сын вещал что-то о разделении бизнеса и удовольствия. В добавок ко всем его другим злодеяниям он еще и лицемер.
Но я ощущал себя, ворочаясь в кровати до самого рассвета, таким… таким дураком. Дураком потому, что не видел очевидного, того, что вся история про Джимми Купера была ложью, дымовой завесой. И еще потому, что теперь я замышлял убийство человека из-за самой примитивной, низкой и недостойной причины: ревности. Дурак теряет женщину, другой мужчина подбирает эту женщину, дурак убивает другого мужчину. Как это пошло! Мой предыдущий мотив был изысканным, благородным и разумным: убить короля и наследовать его трон, прямо как в «Золотой ветке». Но теперь другой мотивчик… преступление на почве страсти. Здесь уже верх берут не мозги, а низменная натура. Я просто ревнивый орангутанг после всего этого.
Но… невелика беда. Он все равно должен уйти.
* * *
Колин Тенбридж-Йейтс с широко раскинутыми костлявыми крыльями, потерявшись, медленно парит по этажу.
— Ищешь Лесли? — спрашиваю я его в темном коридоре, где маячат только два силуэта: его и мой. — По этому коридору, затем поворот налево, после него еще один.
— Будь здоров.
Он одет в тот же костюм в полоску, который был на нем в прошлый раз, когда мы с ним познакомились, и он даже не вспомнил меня.
Я прогуливаюсь мимо кабинета Лесли и «случайно» натыкаюсь на стоящих вместе Лесли, Колина и Шон (блондинка, голубые глаза, приятный золотистый загар).
Я просовываю голову в кабинет и говорю Колину:
— Ты нашел ее, я смотрю.
— Да, спасибо приятель.
Один взгляд на Лесли открывает мне всю информацию, за которой я пришел. Я словно снимаю показания с полиграфа.
Чуть позже мы все сидим на расширенном собрании, на которое Лесли приходит с получасовым опозданием — все уже знают, что ее «нынешний/бывший» «приехавший/уехавший» друг снова нынешний и снова приехал. Момент просто превосходный: Бетси говорит нам, что Регина перемещает мою статью о Сагапонаке ближе к обложке журнала и отдает под нее дополнительно еще две страницы. Соответственно, отодвигается назад и урезается на две страницы статья Тони Ланцета о театральной актрисе, которая теперь наложит на себя руки во время шоу в прямом эфире на европейском телевидении. Для меня это славный момент, и мой новый приятель Марк Ларкин даже похлопывает меня по спине, этот обреченный лицемерный ублюдок. Лесли присаживается и пытается разгладить складки на юбке. Могу поклясться, что на ее обычно бледных щеках проступает краска.
Закончив работу, я специально прохожу мимо ее кабинета.
— Колин приехал, я смотрю.
— Да, приехал, — говорит она. — А! Поздравляю!
— С чем?
— Твою статью хвалили сегодня.
— Ах да, это… у меня просто много других вещей в разработке.
Я знаю, что она не станет меня расспрашивать о них, и это хорошо, потому что никаких других вещей нет.
— Значит, ты никогда не упоминала Колину о нас? — спрашиваю я.
— Нет, конечно, не говорила. Ты бы стал рассказывать?
— Я понимаю, почему ты умолчала.
— Потому что не считала это чем-то важным.
— Хорошо, раз это так не важно и не имеет никакого значения, то могла бы и рассказать. Верно? Какой от этого вред?
— Твоя логика иногда меня…
Она улыбается. Клыков на этот раз не видно, и улыбка получается естественной.
Я прикидываю, что появление Колина мне на руку: чем больше он будет увиваться за ней, тем скорее она будет моей. Он ее так достанет, что она просто влезет ко мне в окно.
Мы немного сплетничаем о работе, и тут именно Лесли заводит разговор о личном.
— У тебя сейчас есть кто-нибудь, Зэки?
— «Есть кто-нибудь»?
— Тут везде эти слухи ходят… знаешь ли, о тебе и Лиз Чэннинг.
Вот это да! Я даже не рассчитывал на это. Конечно, люди знают, что мы с Лиз живем вместе, но это знание эволюционировало (или деградировало) во что-то иное, нежели Лиз спит на диване, а Зак — в гамаке. Мои акции стремительно взлетели.
— Просто беда с этими досужими вымыслами. Неужели ты не видишь, что это обычная клевета.
— Я не верю тебе, совсем.
Она выключает компьютер и начинает собирать вещи, и тут я говорю ей:
— Мне надо идти.
— Не хочешь подождать меня?
— Я очень спешу, извини.
Какой сокрушительный нокаут я только что нанес!
* * *
Какой была прощальная вечеринка у Вилли Листера?
Вообще никакой.
Я пригласил его в тот день пообедать вместе, но он отказался, сославшись на то, что у него осталось много незавершенных дел.
В пять тридцать я пришел в «Черную дыру» повидаться с Вилли, но его стол был пуст. В комнате вибрировало флуоресцирующее сине-зеленое мерцание похоронного зала поверх черных столов, стен и коврового покрытия.
Он ушел.
И какое-то время мы не будем видеться.
Таков план.
* * *
Гости, пришедшие на новоселье, осматривают превосходную новую квартиру с двумя спальнями в Скеффингтон-Тауэрс на двадцатом этаже: свежеокрашенные стены, запах абсолютно новой мебели. За окнами стоит душная июльская ночь, влажный воздух почти не движется, но в квартире жужжат кондиционеры. Всюду народ: сотрудники редакции, издательские «шишки», агенты, художники, писатели-фантасты, беллетристы, иллюстраторы, актеры, фотографы, модель тут и модель там, «смазливый мальчик», чей-то «бывший», проститутка. Ходит упорный слух, что здесь присутствует сам Борис Монтегью… но никто из тех, кто зарабатывает в год менее пяти миллионов долларов, не знает, как он выглядит.
