Я пожимаю ее руку, и она предлагает — нет, дает распоряжение — мужу приготовить кофе. Снова я себя ощущаю так, будто меня разыгрывают, когда, вместо алюминиевой кружки с абсолютно черной, обжигающей нутро бурдой, мне подают чашку растворимого «Интернешнл кофе», по-моему, кофе с корицей.
Ходят слухи о том, как Трумэн Капоте однажды боролся с Хэмфри Богартом и не просто победил, а победил три раза и чуть не сбросил его со стола в пылу схватки. Не все принимают ее за чистую монету, однако сам я действительно верю в эту историю, поэтому, когда я покидаю этот дом, меня так и тянет сказать Итану Колею: «Ты не хочешь выйти наружу, ковбой, и выяснить, кто из нас ловчее?»
Гравий хрустит под нашими ногами, когда мы идем к пурпурному «неону»; Коринн Колей рассказывает мне что-то, о чем я хотел бы упомянуть в своей статье, но, конечно, только не в безобидной восхваляющей статье для «Ит».
Уже темно и холодно, и кажется, что звезды блестят всего в нескольких шагах от нас. Я думаю о двух с половиной часах езды обратно в Рапид-Сити. Сегодня рождественская ночь, и дорога будет пустынной; через несколько минут я уже буду подпевать звучащей по радио мелодии — как всегда, когда выезжаю куда-нибудь на машине («Брэнди заплела косу с тончайшим серебром…»).
— Он совсем не похож на себя на фотографии, — говорю я Коринн, вставляя ключ в дверцу машины.
— Ох, он только что это исправил, — говорит она.
— Что он исправил?
Коринн больше ничего не добавляет, но этого достаточно, чтобы мое любопытство разгорелось. Она, конечно, научена не говорить лишнего, особенно какому-нибудь сующему везде свой нос репортеру из большого города, вроде меня.
Вернувшись, я выясняю через Гарри Брукса, как они это делают: при помощи ретуширования и прочих компьютерных штучек гладкое и безмятежное лицо Итана Колея преображается в изборожденное глубокими морщинами чело, с «лучиками» в уголках глаз и с землистой кожей. И еще они добавляют синевы в пристальный взгляд настоящего мужчины.
Марк Ларкин делает статью об Арноде де Ламе и получает четыре новых костюма. Он пишет о Таде Райте, и ему дарят картину, пусть даже это и уродство цвета «Миланты». Я беру интервью у Итана Колея и получаю визгливую отповедь и «Додж» напрокат.
Что же я делаю не так?
* * *
Опять этот ночной кошмар…
Я сижу за своим рабочим столом. Находящийся в нескольких метрах телефон Нолана Томлина является одновременно хрустальным шаром из «Волшебника страны Оз» и радио, настроенным на полицейскую волну. В моменты, когда гнусавые голоса операторов сообщают о различных преступлениях с указанием адресов — сбит пешеход на переходе Двадцать третьей улицы, младенец зажарен до обугленного состояния в духовке в Рего-Парке, — я могу видеть все эти чудовищные события в ярких цветах «Техноколора».
Смитти, скелетоподобная заядлая курильщица-администратор, появляется в магическом устройстве Нолана и сообщает, что кто-то ожидает встречи со мной на входе. Это всегда кто-то важный… Стивен Спилберг, иногда Джорджио Армани, иногда президент или Элизабет Херли. И я вижу их там, в хрустальном шаре, ожидающих моего прихода на диване и нервно поглядывающих на часы.
Я иду по коридорам офиса, но быстро попадаю в лабиринт тупиков и неожиданных поворотов, и никого нет рядом. Несмотря на то что очень трудно найти дорогу, я подхожу ко входу все ближе и ближе, и хотя уже отдалился от своего стола, но все еще вижу в этом странном «картинка-в-картинке» сновидении хрустальный шар и своих посетителей, которые начинают терять терпение.
Наконец-то нашел!
Я прохожу мимо Смитти, которая уже превратилась в настоящий скелет, и вижу, что случилось то, чего я больше всего боялся: мой папа с женой пришли ко мне на работу и сидят ждут, когда же я к ним выйду. Боб Пост держит длинную сеть на руке, как на вилах, а у Шейлы волосы собраны в пучок.
— Ведь я же просил не приходить ко мне сюда, — рычу я им в тот момент, когда родоначальник готического стиля из Массапикуа поднимается с дивана, чтобы поприветствовать меня.
— Да, я знаю, — говорит отец, широко улыбаясь.
На нем голубые слаксы «Сансабелт», синяя куртка «Айлендерс» и голубая бейсболка «Метрополитен»… В сине-голубых тонах одежды он похож на бассейн! Он искрится, по нему пробегает рябь, а потом разглаживается. Мой отец — бассейн!
— Ведь я же просил не приходить ко мне сюда, — повторяю я.
— Именно поэтому мы и пришли! — заходится от восторга Шейла.
Они спрашивают, как я провел выходные, понравилось ли мне в Западной Дакоте, когда за моей спиной раздается стук открываемой и закрываемой двери. Мое сердце превращается в таблетку «Алказельцера» в стакане воды. Кто-то из сослуживцев наблюдает, как я разговариваю со своим отцом и мачехой!
Я оборачиваюсь и вижу Регину Тернбул, вытянувшуюся передо мной в полный рост — во все ее четыре фута одиннадцать дюймов. Она выглядит лучше, чем обычно, в вечернем платье от Боба Макея, с бриллиантовым колье, взятым напрокат у Гарри Уинстона специально для эпизодической звездной роли в моем ночном кошмаре.
— Эй, мы никогда не видели твоего босса! — произносит Боб Пост, расплываясь в широкой светло-зеленой улыбке и протягивая для рукопожатия Регане (он называет ее Рогайной по ошибке) ладонь, с которой свисает пучок водорослей.
Я смотрю на Регану и словно вижу сцену, происходящую в комнате смеха, из кинофильма «Леди из Шанхая»: передо мной сотни Реган, все они видоизменяются и превращаются поочередно в мерцающую серебряными блестками ожиревшую Регину; в долговязую, как швабра, Регину; в Регану, состоящую из мельчайших шариков ртути, катающихся по поверхности зеркала.
— Мы никогда не видели твоих родителей! — говорят все эти Регины из комнаты смеха, совершающие волнообразные движения.
— Это не моя мать, — пытаюсь я оправдаться, но не могу выговорить ни слова от потрясения.
— Скажите, господин Пост, — спрашивает Регана, она по-прежнему необычная и внушающая страх, — каково это: ощущать себя самым великим архитектором страны?
Улыбка Боба Поста растворяется… он больше не бассейн.
— Архитектор? — удивляется отец. — Да нет, я всего лишь «Мокрый парень»…
* * *
Возвратившись из унизительной командировки на Запад, я специально прихожу в редакцию пораньше — в семь тридцать. Когда вы являетесь утром на работу после неудачного посещения парикмахерской или когда врач выставляет вам диагноз с неизлечимой болезнью, все отводят глаза, но в то же время украдкой разглядывают вас. Я не хочу этого.
Проходя мимо комнаты, которая раньше была кабинетом Нэн Хотчкис, я замечаю, что дверь, закрытая на протяжении двух месяцев, распахнута настежь. Двое мужчин из обслуживающего технического персонала в темно-синих спецовках, на лацканах которых красным цветом обозначен адрес нашей корпорации, выносят мебель и снимают полки со стен.
