Вилли был одним из немногих людей, кто знал о нас с Марджори, и не я рассказывал ему об этом — он сам догадался.
Отыскав нужное место в журнале, он откидывается на спинку стула.
Сам не знаю почему, я спрашиваю Вилли, был ли он в квартире Марджори.
— Никогда не видел, где она живет, никогда там не был, никогда особо и не интересовался, — отвечает он и поднимает вверх журнал, раскрытый на странице, где много текста, две крошечные цветные фотографии и реклама «Шанель».
— Посмотри… рецензия Марка Ларкина на новую книгу Итана Колея, — говорит он.
Так вот почему у Марка Ларкина была эта книга в гранках несколько недель назад. Регина, слава богу, не давала ему задания по Итану Колею. Он зарабатывал пару баксов на стороне… а также громкое имя, сотрудничая внештатно в других журналах, чем мы все занимаемся время от времени.
— Он в восторге… — говорит Вилли. — Вау… Ему действительно она нравится!
Оттого, что Марку Ларкину понравилась эта книга, я начинаю немного нервничать. Книга должна вот-вот выйти, а я уже не помню, называется ли она «Дакота», «Бесплодная земля» или «Канзас». Я разнес в пух и прах роман и его автора в двух параграфах, выделенных мне в «Ит», где есть постоянная страничка коротких рецензий на книжные новинки для людей, которые чаще читают рецензии на книги, чем сами книги.
— Марджори может не быть дома, — говорю я, стараясь выглядеть невозмутимым.
Но я думаю о романе Итана Колея. Это была мука — дочитать его до конца. Поэтому я и бросил его на половине. Это не первая книга, на которую я написал рецензию, не дочитав ее до конца, и если вы думаете, что каждый литературный критик читает каждое слово в книге, то вы можете перейти к последнему параграфу этого романа прямо сейчас. Что касается «Дакоты», или «Бесплодной земли», или «Небраски», или «Канзаса», то я прочитал первые сто страниц, бегло ознакомился со ста пятьюдесятью страницами средней части и галопом пронесся по последним десяти или чуть больше только для того, чтобы узнать, чем там все закончилось. Я написал, что эта книга ничем не лучше его предыдущей (названной то ли «Великая равнина», то ли «Полынь»), которая мне также не понравилась (и которую я также не полностью прочитал), но которая, по словам других критиков, открыла «новые поразительные грани» его творчества. Я также заявил, что в этой своей десятой книге Колей в десятый раз переписал один и тот же роман с потугами стать вторым Вивальди, но без его таланта.
— Он пишет, — продолжает Вилли, — что книга, можно смело ставить на это, будет номинирована на национальную книжную премию и на Пулитцеровскую премию. Боже праведный, можно подумать, что этот англофил-недочеловек хотя бы раз в своей жизни делал на что-нибудь ставку!
Вилли швыряет почти килограммовый журнал во входную дверь, и, когда Лори заходит, летящий «Ши» бьет ее прямо в живот.
— Охренительный способ приветствовать входящего! — восклицает она. Лори с Вилли из тех парочек, о которых многие люди говорят, что она могла бы найти себе кого-нибудь получше, а другие говорят, что он мог бы найти себе кого-нибудь получше. Поэтому они либо совсем не подходят друг другу, либо подходят идеально.
Вилли спрашивает ее о заседании книжной группы, и она отвечает, что было здорово. Книга, о которой они дискутировали, называется «Эмма». Работа группы посвящена творчеству женщин-писательниц девятнадцатого века и продолжается уже на протяжении двух лет, поэтому я немного удивлен, что они не «завязали» еще со всем этим.
Мы говорим некоторое время о работе. Лори сидит в темной комнате без вентиляции, которую остальные называют «Черной дырой». Это единственная комната на этаже, не покрашенная в серый цвет или цвет мешковины; корректоры, референты и прочие нежелательные лица работают там. Каждый журнал, располагающийся в здании, имеет подобную комнату: черные стены, черный пол без коврового покрытия, черные пластиковые столы, зловещий свет флуоресцентных ламп. Рядом находятся грузовые лифты, уборные и мусоросборники. Обитатели «Черной дыры» могут одеваться, разговаривать и вести себя так, как им хочется, поскольку они не относятся к элите. Они не общаются с нами, не подходят под общий стандарт, и с ними никто не считается, что для них даже лучше. Обычно они являются людьми без особых претензий, возможно, потому что очень хорошо помнят мудрые слова Марлона Брандо по поводу амбиций из фильма «В порту»: «Я всегда считал, что смогу прожить немного дольше, если у меня их не будет».
Каким-то образом заходит разговор об Айви Купер.
— Она очень миленькая, — говорит Лори.
— Я знаю, и в этом ее проблема, — отвечаю я.
— Как что-либо, порожденное Джимми Купером, может вызывать умиление? — возмущается Вилли.
Я надеваю пальто, походя интересуясь у Лори, какой будет следующая книга, и она отвечает: «Убеждение».
— Ты знаешь, — не могу я удержаться от комментария, — вам следовало бы уже давно пройти Джейн Остин.
— А мы прошли. Мы обсуждаем ее снова.
Когда я спускаюсь по узкой лестнице, меня осеняет мысль, что Лесли Ашер-Соумс, скорее всего, никогда бы не стала жить в таком доме. Она, возможно, не стала бы жить даже в здании, в каком живу я. В такт шагам по лестнице мне слышится постукивание пальца Нэн по столу, ее голос, сообщающий мне, что она не видит причин, почему бы креслу редактора не быть моим.
Нет, причин нет. Абсолютно никаких.
_____
Почему Вилли такая нервная развалина?
Потому что, несмотря на все свои безупречные показатели и мастерство, он перестал расти. А расти он перестал оттого, что все знают о том, что он считает «Версаль паблишинг» местом, полным всякого дерьма.
В прошлом году Вилли написал статью на четыре страницы об отеле «Челси» для «Ит». Донна Римз сделала соответствующие фотографии. Нэн и Регина хотели переделать статью, сделав больший упор на блистательный интерьер, на знаменитых людей, которые в нем останавливались. Они добавили предложения и фразы, не свойственные перу Вилли, подсыпали журналистских словечек («возможно», «сразу», «лже-», «не удостоившийся похвалы», «информированный», «сверхъестественно») и переписали целые куски. Вилли был в бешенстве, но встал на колени перед Региной и Бетси Батлер, умоляя их пустить статью в том виде, в каком он ее написал.
— Четыре страницы не сделают нам погоды, ведь так? — просил он. — Пожалуйста, только один-единственный раз…
И… они пошли на попятную. Двадцать лет назад Регина начинала в «Версале», как мы с Вилли, младшим редакционным помощником; теперь она зарабатывала более миллиона в год, а ее покрываемые корпорацией расходы на одежду превосходили весь мой годовой заработок. Следовательно, она была умна.
«Ит» получил премию за ту статью, но я не думаю, что Регина с Бетси когда-либо простят его за то, что он заставил их отступить.
* * *
Выйдя от Вилли с Лори, я сажусь в такси и еду к дому Марджори. На углу ее дома есть таксофон, и я прошу водителя подождать меня. Дом стоит на тихой темной боковой улице, засаженной изогнутыми, чахлыми деревцами. Это послевоенный двадцатипятиэтажный дом из белого кирпича, с двумя лифтами и портье в белых перчатках, кончики которых обычно испачканы серой газетной краской от «Эль Диарио». Не дальше как год назад я бы просто позвонил в дверь Марджори, и, скорей всего, она открыла бы мне уже обнаженной, ее яркие рыжие волосы были бы растрепанными и наэлектризованными, как у клоуна Бозо.
