– За некоторые преступления расплачивается не только человек, но и род, – Айзек присел на кровать. И грязь его не смутила. – И тогда у приговоренного есть выбор. Он умирает здесь, и эта смерть окончательна, как физического тела, так и души, но род остается непричастен к его деяниям.
Она была рядом.
Везде.
Она… он… оно? Скорее оно, ибо человеческие рамки были слишком узки для этого существа. Оно являлось и камнем, и решеткой… тьмой и…
Я решительно отмахнулась от острого чувства своей никчемности. И без тебя знаю, что я мала, слаба и вообще пушинка пред лицом вечности. А с замком мы попробуем справиться… да… старый и заржавевший, несложный, но тугой именно из-за ржавчины.
– Ты говори, говори, – попросила я Айзека. В тишине чужое присутствие ощущалось слишком уж явно, чтобы у меня вышло от него отрешиться.
Замок таки щелкнул, только, почудилось, вовсе не от моих усилий.
Оно тоже любило поиграть.
Например, дать жертвам шанс…
– Да… особо сказать нечего… это древний договор. Королевская кровь – это оковы, которые держат… существо здесь.
Ага, значит, имени ему дать не додумались.
Имя – это просто набор звуков, зачастую случайный. Оно не значит ничего… совсем ничего… и глупо тебе, девочка, думать иначе.
Глупо.
Но я не боюсь выглядеть глупой.
– Идем, – я повернулась к магам, которые больше не казались грозными.
– Это лишено смысла, – со вздохом объяснил Айзек. – Он принял нас… и не отпустит.
Ага, поэтому надо успокоиться, лечь, сложить ручки на груди и тихонько ждать страшной кончины.
Хренушки.
Я и кукиш скрутила, чем неведомую тварь развеселила окончательно. Это да… вот такие мы юмористы… может, отпустишь?
Малкольм молча двинулся за мной.
И Айзек.
И брюнетик… ясно, в одиночку помирать скучно. Да и…
– Эй, сестрица… ау… – голос мой прокатился по коридору.
Может, свет хоть включишь, а то ненароком оступлюсь, шею сверну и все веселье закончится? Тварь хохотнула – будто стеклянными когтями по мозгам провели – и согласилась.
Медленно налились сиянием стены и пол.
Да… обстановочка.
Камеры.
И снова камеры… решетки ржавые, замки тяжелые… кости… в некоторых – возле решеток, в других – горками. Кто-то вытянул руку сквозь прутья… вот тебе и зверский оскал монархии.
– Это же…
А Малкольм не знал. И смятение его сладко, твари по вкусу… выплюнь немедленно, не видишь, ему и без тебя тяжело, а ты…
Существует.
Существовало… оказалось заперто в этом клочке пространства… связано кровью, и теперь…
– Прости, – Айзек остановился перед камерой, в которой кости виднелись в груде разноцветного тряпья. Платье? Значит, попадали сюда не только мужчины… вот тебе и гендерное равенство. – Но так было надо…
– Кому надо?! – крик Малкольма утонул в вязкой темноте.
Идеалист.
Как маленький… будто и не знает, что за все приходится платить. Просто цена разная. А мир в королевстве не может стоить дешево.
И тварь согласилась.
Ей было…
Скучно?
Тоскливо? Пожалуй, так. Я не находила слов, чтобы описать это состояние. А ведь она… она невероятно стара, если сравнивать со мной, но в то же время… божественное дитя, запертое в клетке вместе с игрушками-человечками.
И оно устало.
– Извини, – тихо сказала я.
– Что? – Айзек потер глаза. – Я не понимаю только, как она… почему она вообще смогла…
– Потому что помогли.
На самом деле все просто. Вопроса лишь два: кому выгодно и у кого есть возможность? И если на первый я не могла ответить до бабулиного письма, то второй…
Тварь тоже послушает. В последнее время ей понравилось играть с живыми, правда, жили они не слишком долго, а поднятые после смерти становились неинтересны. Нет, она не ломала игрушки специально, просто…
Так получалось.
Я понимаю.
Глава 54
Коридор закончился, и мы очутились в зале. Идеальное полушарие. Цепь, свисающая с потолка. Колесо-люстра с огарками свечей… впрочем, она вспыхивает синим сиянием, послушная воле того, кто привел нас сюда.
Камень.
Огромный такой камень, бледно-серого цвета, будто пылью покрытый…
Плесенью.
Пушистой такой плесенью, которая росла-росла и разрослась, выпустила шары спорангиев, пытаясь захватить больше пространства, но за пределы камня ее не пускали.
– Вот и все, – сестрица сидела здесь же. На грязном полу. Юбки расправила, фонарик отставила. Ножик поглаживает задумчиво так, а ножик приметный, мало того что черен и письменами украшен – подозреваю не теми, что здоровья, счастья и благоденствия желают, – так и формы прелюбопытной. Рукоять рогом закручивается, а клинок волнистый. – Знаешь, а время у нас действительно есть… а если бы тебя не было, все сложилось бы иначе.
Ага, реки потекли бы вспять, берега заросли бы диким лесом, а небеса с землей местами поменялись бы.
– А теперь я должна буду принести жертву.
И говорит так жалобно, впору пожалеть ее, несчастную.
– Ты их и без того принесла изрядно.
Айзек качнулся было, но схватился за голову и застонал.
– Скажи им, пусть успокоятся… все равно ничего не смогут сделать… знаешь, она ведь ее не прятала, ту тетрадку… украла и не прятала… мама моя глупа… она думала, что дело в деньгах, но правда в том, что бабка была богата… ты не представляешь даже насколько…
Я удержала Малкольма.
Не знаю, что тут планируется, но, сдается мне, сестрица дорогая о собственной безопасности побеспокоилась.
– Умная… а у меня вот что есть, – она вытащила из-под вороха юбок куколку. Ну как куколку… такую вот… странную. Ручки-ножки – палочки, тельце, обмотанное тряпицей, голова сшита наспех, глазки-пуговки… страшилище, одним словом. Но, чую, самый страх не в этом. – Знаешь, что это такое?
– Мирршах, – тихо произнес Малкольм.
– Его я не планировала трогать… он добрый и милый где-то, хотя, конечно, тоже сволочь… но умная. Смотри, как могу… – в руке Мелиссы появилась булавка, длиннющая и камнем синим украшена. Мелькнуло острие и вошло в голову тряпичной куколки. Айзек и повалился. – Могу и так…
Булавка вышла.
И Айзек застонал…
– И на него тоже есть, – вторая куколка легла на колени рядом с первой. – И на дружка твоего… всего-то нужно, что слюна, кровь и волосы… они каждые полгода в клинике анализы сдают… надо каплю всего…
