– А что до глобальных проблем, то повторяю, у всякого народа свой срок, – сказала Диана уже чуть мягче. – Он может срок этот растянуть или сократить. Срок твоего народа подходит к концу, ты уж извини. И именно поэтому здесь штаб-квартира князя, именно потому здесь Дий – ибо никакое глобальное разрушение не проходит без него. Людям в силу их наглости кажется, что любое дело можно переделать, обнулить и начать заново. Только вот жизнь нельзя ни обнулить, ни начать заново – ни человеческую жизнь, ни жизнь целого народа. Твоему народу срок вышел, уж поверь мне. Он делает зло по привычке. И к преступлениям власти он прислоняется не из садизма, а просто из желания быть с сильным. Зло стало для него обыденностью, нормой. И потому никто во всем мире за него не заступится…
– Кроме меня, – сказал Суббота.
– Хватит! – она покривилась. – Хочешь сказать, ты любишь свой народ?
Он запнулся.
– Люблю? Не знаю… Но я жалею его!
– И это вранье. Ты жалеешь не народ, а конкретных людей. Но сколько праведников могут спасти город? Ваши праведники изгоняются в чужие земли, оттуда их голос народу почти не слышен.
– Мой будет слышен.
– Нет, не будет. Нет в тебе истинной любви ни к кому, и народ тебе тоже безразличен по большому счету. Единственное, что ты можешь – это литература, язык. Но если исчезнет народ, исчезнет страна, исчезнет и язык. И тогда ты никому не будешь нужен. Только это тебя пугает – так или нет?
Он молчал. Потом тихо проговорил, не глядя на нее:
– Даже если и так… Неужели нельзя просто пожалеть человека?
– Человека – пожалуйста. Как известно, мир обречен, но отдельный человек еще может спастись.
– Что значит – обречен? – перебил он ее. – Мир весь разный, разные страны, народы, цивилизации. У всех свой путь.
– Путь у всех свой, а конец у всех один. И конец этот от пути не зависит. Рушатся дикие, охваченные невежеством и злобой государства, они становятся жертвой своей дикости и злобы. Но гибнут и цивилизованные, гуманные – становятся жертвой своей доброты. И никто не знает, почему так.
Он криво усмехнулся.
– Прямо уж и гибнут… Что, и европейцы с американцами тоже?
– Гибнут все, одни быстрее, другие медленнее. Просто это вопрос не одного года, а некоторого времени. Может, нескольких поколений, может, меньше. Но у нас еще есть шанс застать конец цивилизованных стран, как мы застали конец диких. Шумеры, древние греки, римляне, египтяне, майя – разве они думали, что когда-нибудь исчезнут с лица земли? Однако же исчезли. Исчезнут и нынешние, исчезнут очень скоро…
– Значит, настал конец света?
– Пока еще нет, конечно, не так все просто, – она запнулась, подыскивая слова. – Существуют невидимые могучие силы, которые все-таки удерживают от распада огромные социальные механизмы – народы, страны, цивилизации, все человечество. Но топливом для этих сил служат жизни конкретных людей, которые погибают здесь, сейчас, у нас на глазах. Для них уже все кончено, распался мир, и Страшный суд творится прямо сейчас. Хочешь попасть в их число? Нет? Тогда спасайся, не трать времени зря.
Он ничего не сказал, смотрел в горизонт, спрятанное за тучами солнце не слепило глаз. Потом разомкнул спекшиеся губы, заговорил.
– Я не смогу так жить. У меня одна страна. И если она исчезнет…
– Страна – это люди, – перебила Диана. – Представь, что все хорошие, честные, умные люди выедут отсюда.
– Это все равно. Никто им новой России не даст, не построит. И значит, это будут уже не совсем те люди. Другого места для жилья не будет, хотя мир и велик. Потому-то я здесь до сих пор, потому не хочу уезжать.
– Ты ошибаешься, Суббота. Ни дело, ни безделье, ни правильные взгляды не спасут ни страну, ни народ, ни даже отдельные сословия. Тогда зачем быть хорошим, зачем убиваться ради абстрактных целей?
– Не зачем, а почему… Человек не выбирает, быть ему хорошим или плохим. Кем родился, то и есть. Я, если бы и захотел, не смогу украсть, обмануть, убить. Социопат, даже если и захочет, не сможет бескорыстно делать добро другим.
– Это ты такой, а кроме тебя полно людей, которые родились никакими – ни добрыми, ни злыми, ни черными, ни белыми. Они сами выбирают, как себя вести. И вот перед такими людьми встает вопрос: а зачем быть хорошими?
– Это станет ясно, только когда умрешь, – проговорил Суббота хмуро.
– Ты о посмертном воздаянии? Да будет ли воздаяние на том свете, а если будет – то какое именно? Этого никто не знает, оттуда же не возвращаются, верно? Может, вообще нет смысла стараться, Бог и так всех простит. Он же всеблагой, всемилостивый… И, значит, не нужно бояться смерти. Потому что если Бог есть, то никто не погиб… А если Бога нет?
– Даже если нет, – отчаянно выговорил Суббота, – даже если нет Бога, есть закон, которому следует всё.
– Какой еще закон? – насмешливо спросила Диана.
– Всеобщий. Вот есть, например, физические законы. Если ты прыгнешь с горы просто так, то разобьешься. Если с парашютом, то останешься жив. А если на дельтаплане, так и вовсе полетишь, куда требуется. А в жизни роль парашюта или крыльев играет бессмертный дух. Он не дает разбиться человеку, поднимает его вверх.
Она только головой покачала.
– Ты фантазер, Суббота… Впрочем, дело твое. Утешайся мечтами о райских садах.
Они молчали долго, мучительно долго. Поле просветлело, лучи солнца упали на него, обнажая грязные потеки тающего снега среди прошлогодней сгнившей соломы.
– Знаешь, в чем наша беда? – сказал он внезапно. – В том, что мы не сделали свободу частью своей души…
Она глядела на него с грустью.
– Пойми, наконец, нельзя спасти всех и каждого. Люди сами выбирают дорогу. Заботиться надо в первую очередь о своей миссии. А она очень велика, значительна.
– Ой ли?
– А ты думаешь, чего князь вокруг тебя так выплясывает, зачем спрятал в свой тайник? Ты – мощное оружие, через тебя можно грядущее увидеть, и даже суть вещей.
Она замолчала, осеклась, словно сказала что-то тайное. Он посмотрел ей прямо в глаза.
– А ты меня украла из-за моей важной миссии?
Она не отвела глаз. Они были теперь ярко-синие, с золотыми искрами на радужке.
– И это тоже, – сказала. – Князь убьет тебя, как только надобность в тебе отпадет.
– А Дий? Если Дий захочет меня убить?
– Этого не может быть.
– Почему?
– Потому что я не позволю… – проговорила она еле слышно.
– Значит, ты готова жизнь за меня отдать?
– Конечно.
Он молчал, смотрел в горизонт. Солнце опять пропало за серой стеной. Что за чертовщина, думал он, что за пространство такое проклятое: даже горизонт здесь похож на стену, на тупик, все время упираешься в него взглядом.
