– Со вчерашнего дня не кушамши, – сообщил он прямо в небеса, деликатно отводя пылающий взор, чтобы огонь как-нибудь случайно не опалил собеседников.
– Ах, дядя Гена, опять вы за свое, – не без нежности пожурила его Диана. – А дашь вам, так опять нажретесь и устроите сеанс самосожжения.
– Ни синь-пороха! – чрезвычайно убедительно отвечал сосед. – Мы не зороастрийцы какие и уж подавно не ламаисты тибетского толка, одни лишь добрые христиане.
– Ну, ладно уж, возьмите под крыльцом чекушечку. Но не безобразить и не хулиганничать…
Дядя Гена приложил руки к груди в таком страстном порыве, что сразу стало ясно, что быстрее небо упадет на землю, чем он станет безобразить или, паче того, хулиганничать.
Через небольшую деревянную калитку они вышли из сада и оказались на кривоватой деревенской улице, мощенной крупными кусками мокрой серой грязи. Прямо возле дома стояла машина Дианы. Это была старенькая «Нексия» пыльного цвета, неразличимая на фоне сельских нечистот. Издали она гляделась таким же точно куском грязи, только покрупнее обычного. Если бы во время движения в нее заглянул праздный гаишник, в обморок бы упал, увидев девушку, яркую, как экзотический цветок, за рулем такого тарантаса. Но гаишника вблизи не оказалось, а Субботе было все равно: хоть на телеге ехать, главное, что ехать.
За спиной он услышал жадное громкое бульканье, но даже не повернулся, знал, что это дорвавшийся до бутылки хороший человек празднует торжество жизни.
Они погрузились в машину и отъехали. Размягченная тающим снегом влажная почва трудно перемалывалась колесами легковушки. Мелькнул последний раз и пропал за лысыми деревьями маленький, неправдоподобно резкий силуэт дяди Гены, машина выбралась на проселочную дорогу.
Мысли Субботы были печальны. Вокруг царил сумасшедший дом: с одной стороны архангелы и желтоглазые демоны, апокалипсис и армагеддон, с другой – дядя Гена со своей бутылкой… Или в этом и состоял обещанный апокалипсис, просто он не понимает?
– Это эксперимент, – вдруг сказала Диана.
– Что – эксперимент?
– Дядя Гена – эксперимент. Выводим новую породу людей.
Он посмотрел на нее с изумлением – шутит? Но лицо было непроницаемым, руль держала двумя руками.
– У нас эта порода уже много веков существует, алкоголикус вульгарис называется. – Суббота пришел в легкое раздражение.
– Это не то, это новая ступень, – отвечала Диана. – Дядя Гена живет на одном только спиртном, больше ничего. Энергия, потребляемая напрямую, так сказать, чистый ян.
– Чистый ян или чистый яд?
– Какая, в сущности, разница…
Суббота поерзал на сиденье, вспомнил, что и он, бывает, на этом чистом яне живет целыми днями.
– И давно он так?
– Третий месяц уже.
– А помирать не собирается?
– Не позволим. – Она резко вывернула руль в сторону, объехала глубокую яму с талой водой. – Экологические проблемы ведут к катастрофе планетарного масштаба – глобальное загрязнение, нехватка продуктов питания, вырвавшиеся из-под контроля тяжелые болезни. А такие, как дядя Гена, должны выживать в любых обстоятельствах.
– Вроде тараканов?
– Это будет вершина человеческого рода, – сухо сказала она, шутки не приняла.
– Но он же ничего не соображает! – заволновался Суббота: дело выходило серьезнее, чем он думал.
– А зачем ему? Главное – жить и размножаться. Ген алкоголизации должен стать устойчивым, доминантным и передаваться по наследству…
– Можно подумать, сейчас не передается.
Выдержала паузу, продолжила с полуфразы:
– …создание будущего человека начнется с России. Это великая честь, о которой догадывались ваши пророки, говоря об особенной миссии русского народа.
Суббота молчал, сбитый с толку. Что за миссия такая – алкоголики, ведущие тараканью жизнь? А может, он спит еще?
Осторожно скосился на Диану и заметил блуждающую в углу рта улыбку. Она вдруг подмигнула ему.
– Издеваешься?! – рассвирепел Суббота.
– Надо же отвлечь тебя от тяжелых мыслей.
– Останови машину! – сказал он решительно.
– Перестань!
– Останови…
Она притормозила у обочины. Он открыл дверь, вышел, стоял, смотрел в пустое, серое поле. Она подошла сзади неслышно, положила руки на плечи. Он негодующе сбросил их, повернулся к ней. Лицо его было хмурым.
– Тебе это кажется смешным? – сказал он мрачно. – Русский пьяница как неандерталец, с которого начнется новая цивилизация… Ах, как остроумно, ново и свежо!
Диана криво улыбнулась.
– Наверное, – проговорила она после паузы. – Это несмешно, неостроумно, а главное, неправдоподобно. Никакой новый человек тут никогда не появится. На этой земле, – она брезгливо топнула ножкой по грязи, – догнивает тупиковая ветвь человечества. Это не неандертальцы, это парантропы, псевдолюди, единственная их задача – как можно быстрее вымереть.
– Прекрати, – разозлился он. – Не желаю слушать твои мизантропские теории!
– По-твоему, я не права?
– Да, ты не права.
– Выходит, русский народ – вершина эволюции?
Он помолчал, собираясь с мыслями.
– Мой несчастный народ невежествен, дик и озлоблен. Он радуется чужим бедам, презирает чужие достижения, ему хорошо, когда другим плохо. И это не предел, с каждым новым поколением он дичает все больше. Ни культура, ни цивилизация, ни религия не удерживают его от дальнейшего падения, не могут удержать… Но этот народ – часть человечества, он входит в мировую семью народов и значит в этой семье очень много. В каждом поколении тут рождаются люди необыкновенные: от гениев физики до гениев литературы, от великих спортсменов до великих гуманистов. Тут хватает негодяев, но есть и святые. Даже в последнем алкоголике течет кровь его великих предков, даже в твоем несчастном дяде Гене есть что-то хорошее. Надо только не полениться, увидеть это. Но никто не хочет. Потому что легче сбросить ядерную бомбу, чем пробовать добраться до глубинной сути человека.
– Тех, кто пытался добраться, давно похоронили… – сказала она безжалостно. – И тебя тоже похоронят, Суббота. Станешь жертвой своего добросердечия… точнее, глупости. А впрочем, флаг тебе в руки. Одного не пойму, чего ты этого раньше не сделал? Хотя догадываюсь. Времени не было, занят был, пил беспробудно…
Он отвернулся, молчал, сказать было нечего. Тысячи людей до него тут пили, миллионы – а все потому, что нельзя не пить человеку с умом и талантом. Не будешь пить, до сорока лет изойдешь на паранойю, убьют топором или джипом задавят, а водитель даже не выйдет наружу – тело попинать, потому что у него дела, он спешит, ему некогда. Нельзя не пить, но и питье не спасает. Какая разница тогда: умереть ли в здравом уме и твердой памяти или в алкогольном чаду? Ни так, ни так ничего не сделаешь, проживешь короткий свой срок впустую. Нет, ответить на этот вопрос было нельзя, и он не отвечал.
