Он набрал телефон Иваныча. Разговор начал с коротких, вроде ничего не значащих, но на самом деле очень важных слов. Иваныч должен был понять, что инициатива идет с самого верха, выше не бывает, понять и принять к исполнению. Иваныч удивился, конечно, но глупых вопросов задавать не стал, всегда был смышлен, хитер и исполнителен, потому и добрался до таких высот, а вовсе не потому, что Самого знает с юности. Жизнь длинная, на короткой ноге с президентом были многие, а должностей да постов достигли избранные. Иваныч был из этого числа, один из первых, интуицией обладал сверхъестественной и таким же послушанием. Если сверху говорят, что черное стало белым, значит, так тому и быть. И более того, сделаем все, чтобы оно на самом деле так и случилось, во всяком случае, в глазах всего мира…
Говоря с Иванычем, Андрей Сергеевич чувствовал, кожей ощущал, как закрутились колеса государственной машины, от незаметных клерков до главы администрации, как затрезвонили многочисленные телефоны, полетели во все стороны телеграммы и электронные письма, как прямо на глазах стали скукоживаться силовики, еще вчера надутые, что басенные лягушки, как неожиданно потеплели друг к другу министры иностранных дел и вышли впереди всей государственной братии, заняли наиболее удобные позиции для взаимовыгодных переговоров… Насторожились, взъерошились полевые командиры, чувствуя конец бандитской вольницы, и замерли, закаменели кадровые военные, готовые по первому приказу прекратить огонь, отвернуть «грады» и минометы, заткнуть смертоносные жерла.
Давая по телефону распоряжения, Андрей Сергеевич вдруг понял, что они до сих пор почему-то никуда не едут, мимоходом бросил удивленный взгляд на шофера…
Верный водитель сидел неподвижный, как надгробие, на своем месте, головы не повернул, глазом не моргнул, выдержка у него была что надо, даже в зеркало заднего вида не смотрел. Волна теплого чувства вдруг захлестнула Андрея Сергеевича. «Денег ему дать, – подумал он с внезапным расположением. – Или в звании повысить». Да, на такого можно положиться, как на себя самого. Такой не предаст, не обманет, такой жизнь отдаст за хозяина. За такого и дочку отдать не страшно – дай бог, выздоровеет маленькая, подрастет. А то, что не едет никуда, так это правильно. Он же, хозяин, не давал указания, вот и не едет.
– Гони, – сказал он водителю, пряча телефон. – И мигалку включи, в кучу мест успеть надо.
Тут водитель повернулся к нему, и это тоже удивило Андрея Сергеевича. Никогда он себе такого не позволял – смотреть на хозяина прямо, даже когда изредка задавал уточняющие вопросы. А тут на тебе, повернулся, небывалое дело. Впрочем, и весь день сегодня был такой – небывалый, удивительный. Многообещающий был день, еще и не то, вероятно, придется увидеть.
Последнее, что увидел Андрей Сергеевич, – как плеснуло из пистолета водителя короткое жаркое пламя…
Глава 18
Гавриил
Нет, Гениус не гневался.
Он просто сидел и думал.
Правду сказать, дело это было мелкое, суетное, слишком человеческое. Прежде, в лучшие времена, Гениус не думал никогда – только пребывал, длился в бесконечности, мерцал. Стоит ли тратить время, которое отпущено тебе почти без границ, на такие глупости, как размышления? Как правило, нет. Но теперь, когда вечность кончилась, а от времени осталась, может быть, самая малость, теперь можно было и поразмыслить.
Они упустили сновидца, упустили Субботу – и о будущем не известно ничего. Неизвестно, чего хочет архистратиг, что готовит Дий и чем вообще все это закончится…
Но кто же, по-вашему, виноват? Он, Гениус-Лоцман? Проклятый выродок сфер, низверженный Дий? Предвечный Бог, которого никто не знает? Нет, ни первое, ни второе и уж подавно не третье… Всему виной ненавистная девка-змея. Подлая предательница, шкура, пятая колонна! Увивалась рядом, глядела обожающе, шептала слова, вводила в соблазн… Одурачила-таки, обвела вокруг пальца, назначила себя секретарем, вошла во все тайны его департамента, его любимой корпорации «Легион».
Он скрипнул зубами: теперь всему конец…
Хотя нет, погодите, постойте. Не всему, да и не конец вовсе. Остались у него в запасе кой-какие средства, даже и самому Дию будут в диковинку. Нет, не зря он тут Гениус-Лоцман, и пребудет таковым до конца времен. Лишь бы времена не кончились слишком быстро.
Планета вращается тяжело, надсадно, солнце угрюмо ползет в небесах, а дело таки движется к большой битве. Дий пламенеет яростью, архистратиг правит меч Божьего гнева. Плохо это или хорошо – кто скажет? Уж никак не он, не Гениус, не Лоцман. Если два космических пришельца сожрут друг друга – хорошо это или плохо? И хорошо, и плохо. Хорошо, что сожрут, плохо, что с ними погибнет мир. Не весь мир, конечно, – только тот, который дорог Гениусу, с которым он родился и ради которого существовал… а судьба далеких холодных звезд его волнует мало. Хотя он, Гениус, и верит в теорию дальнодействия, в то, что любой объект во вселенной связан со всеми остальными. И если в немыслимой дали вспыхнет сверхновая, рано или поздно, конечно, обожжет кожу и нам. Но сверхновые не в нашей власти, слишком далеки они, глубоки и глухи. А земля – земля вот она, тут, прямо под ногами. И когда землю эту испепелят, он, Гениус, в пустоту не шагнет. Несмотря на все могущество, не сможет жить в холодном, бездыханном космосе, задохнется хаосом, подавится тоской…
О, этот Дий – он Дит, он Люцифер! Как раньше все было понятно и легко… Гениус был хранителем места, выпасал все существа: от бактерий до динозавров, от полярных медведей до жирафов экваториальной Африки.
Потом появились люди – и это оскорбило его. Как мог творец по своему образу и подобию создать столь несовершенных существ? В смертную, тленную оболочку вложил он могучий ум, вложил волю и дух. Да, олигофренов и филистеров было больше, но не они определяли ход истории. Ну, или, скажем, не только они, не всегда. Зато всегда и неуклонно душили гениев, с которыми Лоцман чувствовал уважительную родственную связь, – ну, так ведь гении и не совсем люди.
В чем же гений не человек? В том, что разум его не имеет границ – сословных, родовых, государственных. Даже законы природы ему не указ, он парит над ними, одолевает. И потому-то Лоцман питал к гениям некоторый пиетет, хоть и бренны они, хоть и смертны.
О прочих же метко сказал его знакомый поэт: «Паситесь, мирные народы, вас должно резать или стричь». Точно ли должно? – спросите вы. Точно, Гениус знал. И потому давал земным владыкам право резать или стричь озверелые свои племена. Однако сам он, Гениус-Лоцман, был ведом лишь своей волей, мыслью и собой-законом.
Но тут пришел Дий, и у Земли появился еще один бог. Вернее, стал ее богом, отодвинув Лоцмана в сторону.
Конечно, без борьбы он место не оставил. Он дал бой Дию…
История мировых битв не знала сражений более страшных и позорных. Хуже был разве что бой черного Майка Тайсона с белокурым поляком Голотой.
Князь ждал от врага громов и молний небесных, на которые мог ответить ураганами и потопами, сотрясениями земной коры и цунами. Но все вышло проще и безнадежнее: Дий взял его, могущественного, гордого, не имеющего себе равных, и одним ударом расплющил о скалу, как котенка, – со всей его гордостью и могуществом…
