Тут многие скажут, конечно, что это была глупость несусветная: а что, если в кухне затаился вор и сейчас вдарит сковородой по голове? На это нам нечего возразить… Можем только заметить в свое оправдание, что если вор начинает свой день с того, что жарит яичницу – особенно же с ветчиной – в ограбляемой квартире, то такого вора, пожалуй, не слишком-то и стоит бояться.
От этого или от иных соображений, но Суббота вошел в кухню совершенно спокойно. Первое, что он увидел, была не яичница, хотя и яичница там тоже жарилась. Первой явилась ему Диана, небесного цвета брючный костюм так подчеркивал все изгибы ее тела, что замерло сердце. Волосы ее были теперь русые и как будто стали длиннее за ночь. Она стояла спиной к двери, лицом к столу и колдовала над чем-то…
– Чай будешь пить или кофе? – спросила внезапно, не поворачиваясь, так что он вздрогнул от неожиданности.
Чай или кофе, в самом деле? Ему было все равно, и он выкрутился по обычаю всех мужчин.
– То же, что и вы, – сказал.
– Я – кофе. – Она, наконец, повернулась, на столе уже стоял маленькой крепостью нарезанный шоколадный торт – черно-коричневый, жирный, твердый.
– Тогда я тоже кофе. – Он смотрел на нее, а она глядела на него: какой он сонный и растрепанный, и сердце ее томительно сжималось.
Суббота сел за стол. Она положила на тарелку яичницу, рядом – кусок хлеба, вилку и нож… без ножа он вполне бы обошелся. Подумав самую малость – может, о вечных женских жирах и калориях? – положила яичницу и себе, села напротив. Все было так обыденно и просто, как будто они были знакомы тысячу лет.
Он попробовал яичницу. Было вкусно. Очень, необыкновенно, такой яичницы он в жизни своей не ел. И вообще никогда не ел ничего похожего. Он хотел сказать ей об этом, но она посмотрела на него с неожиданной грустью, и слова застряли у него в горле. А в следующий момент и вовсе провалились в желудок вместе с ветчиной, обратно извлекать их не было сил.
Некоторое время ели молча, он старался не смотреть на нее, чтобы не выдать себя как-нибудь случайно. Потом она налила кофе, положила перед ним торт. Он попробовал – и торт был замечательный. А может, дело было не в торте, а в том, что она сидела напротив? Он поискал в себе знакомых ощущений, которые всегда появлялись утром – головной боли, досады, разочарования, – ничего этого не было. Была только легкая, светлая, еле заметная печаль, да и не печаль даже, скорее грустная радость…
– Кто такой Дий? – вдруг спросил Суббота.
Она замерла… Потом отложила ложечку, подняла на него глаза, смотрела испытующе, внимательно. Трепетали длинные ресницы, жила под ними мучительная тайна.
– Откуда ты знаешь про Дия?
– Случайно услышал. Князь и этот… Леонард между собой говорили.
– И что они говорили?
– Князь сказал, что Дий не позволит…
Она кивнула. С минуту, наверное, молчала, опустив глаза в пол.
– Дий – это закон, – сказала она наконец задумчиво, как если бы и сама не была уверена. – Это наш путь, это свет и тьма, это жизнь и смерть.
– Вы что – ему поклоняетесь?
Она нахмурилась слегка.
– Мы исполняем закон…
Еще немного помолчали, Суббота собирался с мыслями.
– А он… похож на человека, этот ваш Дий? Его можно увидеть, говорить с ним?
– Тебе этого знать не надо. И так слишком много сказано…
Диана снова взялась за торт. Не глядя на него, спросила безразлично, между делом:
– Что снилось?
Суббота знал этот тон. Девушки всегда так – о самом важном говорят самым безразличным тоном. Но Суббота решил не выводить ее на чистую воду, честно рассказал про Рубинштейна. Диана замерла с ложкой у рта, нахмурилась, поджала губы, в глазах ее, только что мягких, грустных, заворочалась тяжелая ярость.
– Значит, пулей в голову? – процедила она, играя обострившимися желваками.
– Прямо в лоб.
Диана отложила ложку, поднялась с места, на щеках медленно разгорался ядовитый румянец.
– Едем к Лоцману!
– А торт? – спросил он обескураженно.
Ему правда хотелось торта и чая. Холодный кусок льда, который позванивал, леденея, в груди его уже много дней, казалось, стал оттаивать по чуть-чуть – и все благодаря ее глазам, этому чаю, торту…
Она молча взяла торт и швырнула его в мусорное ведро. Прицельность была невысокая: торт ляпнулся в стену, со стыдными ужимками пополз вниз по кафелю.
– Собирайся! – повторила Диана…
Спустя полчаса они оба уже входили в знакомую дверь с повешенным Малевичем на ней. Негры напротив притихли в своей пещере, не дрались и не подавали признаков жизни – видно, дела и впрямь творились небывалые.
В кабинет вошли, не стучась, – сначала Диана, потом Суббота. Князь, похоже, ждал гостей: сидел в своем кресле черный, багровые глаза его глядели прямо в сердце, как луна глядится темной ночью в колодец – упасть, не упасть?
– Говори! – велела Диана Субботе.
– Перешли на «ты», – хилиарх мрачно осклабился. – Без брудершафта, полагаю, не обошлось?
– Говори, это важно, – повторила Диана, а подначек будто не слышала.
Юрий Алексеевич, слегка путаясь в словах, которых оказалось больше, чем нужно, теперь уже и князю пересказал свой сон.
– Значит, прямо в голову? – так же, как и Диана, только и спросил тот.
Суббота кивнул, чувствуя себя все более и более неуютно. Что-то явно приближалось, что-то нехорошее, страшное. «Допрыгался, – садически сказал внутренний голос, – продал душу большому бизнесу. Теперь не жалуйся, за все надо платить…»
Князь перевел взгляд на Диану.
– Что думаешь? – спросил он.
– Я думаю, что это ты, – отвечала она, не отводя взгляда.
По лицу князя, как змея, пробежала улыбка.
– Я, – повторил он с горечью. – Что бы ни случилось, всегда виноват я.
– Послушай, Гениус, успокойся, – нервно заговорила Диана. – Так нельзя, ты делаешь ошибку за ошибкой… Рубинштейн – это слишком. Дий не похвалит тебя за это.
Хилиарх вдруг ударил кулаком по столу, взвился чуть не до потолка.
– Дий! – закричал он. – Опять Дий, всюду Дий! Дий не позволит, Дий не похвалит! Я был здесь задолго до него… Это моя епархия! Мы жили, и жили неплохо. С какой стати он устанавливает тут свои законы? Все эти его договора, манускрипты, все эти рубинштейны – мы этого не хотели, мы никого не звали, жили своим умом. И вдруг он валится на нас с неба…
– Князь! – прервала его Диана, глазами показав на Субботу, но тот только отмахнулся.
– Да черт с ним… Дий валится на нас и заводит свои порядки. А я должен кланяться ему, улыбаться и следовать его придури? Не будет этого! Хватит с меня, довольно!
