Я икнула и прошептала:
– Что нам надо делать?
– Объединять усилия, – повторил Дегтярев.
Я замерла. Что происходит? Какой диагноз поставили моему лучшему другу?
Полковник взглянул на часы.
– Скоро сюда войдет Олимпиада, если, конечно, не опоздает. Я пригласил ее, сказал: «Я обязан поговорить с вами. Все в порядке, вы получите разрешение на погребение тела. Но закон есть закон. Без нашего разговора не обойтись».
– Впервые слышу о таком распоряжении, – удивилась я.
– А его и нет, – усмехнулся толстяк, – но очень уж я хотел покалякать с госпожой Маркиной.
На столе Дегтярева зазвонил внутренний телефон. Полковник взял трубку.
– Минут через семь проведите ее.
Александр Михайлович встал.
– Пошли. Устрою тебя в наблюдательной комнате.
Я молча двинулась за приятелем в коридор. Трюк с зеркалом, которое висит в комнате для допросов, стар как мир. Почти во всех криминальных сериалах есть сцена, когда с преступником беседуют в помещении, одна из стен которого представляет собой зеркало, с обратной стороны оно прозрачное, в этой комнате находятся сотрудники, которые прекрасно видят, что происходит в допросной, и слышат разговор. Но от древности уловки она не перестала быть действенной. Старый конь, как говорится, борозды не портит!
Глава 33
Сначала беседа Дегтярева с Маркиной текла мирно, потом Александр Михайлович сказал:
– Олимпиада…
– Пожалуйста, не зовите меня Олимпиадой. Я просто Липа.
Дегтярев произнес:
– Липа, ваша подруга составила завещание. Я просил вас его принести.
– Да, – кокетливо ответила Маркина, – она все мне отписала. Вот конверт, там документ.
– Почему не дочери? – удивился полковник, нажимая на кнопку в столе.
– Зяме всего пятнадцать, – пожала плечами Липа, – пока не тот возраст, чтобы крупными суммами распоряжаться.
Дверь открылась, появился парень. Дегтярев отдал ему конверт и продолжил:
– Вы не оплатили академию танца на следующий год.
– Да. Зачем она ребенку, который постоянно испытывает головокружение?
– Если я не ошибаюсь, Алевтина Михайловна планировала открыть для дочери театр-студию, – сказал полковник.
Липа махнула рукой.
– Ну, это она просто так говорила. А что сказать, если девочка даже ходит неуверенно? Но походка не самое неприятное. Алю страшно напугало нападение на Светлану, она не отпускала дочь от себя, превратила ее в немощное дрожащее существо. Зяме пятнадцать, а она ведет себя как семилетняя. В наше время даже первоклассники самостоятельны. Я Алю предупреждала: перестань дочь ватой обкладывать, не забивай ей голову балетом. Лучше обучи девочку жизненной профессии.
– И поэтому после смерти подруги вы решили сделать девочку взрослой, отправили ее в обычную школу?
– Я? Нет!
– Но вы предупредили дирекцию академии, что с января Зиновьева у них более не обучается. И перевели Свету в самую обычную школу, ничем не примечательную, – продолжил полковник. – После зимних каникул Светлана в нее пойдет.
– Да. Я сделала все это по желанию Зямы!
Я вздохнула. Олимпиада понятия не имеет, что я беседовала с девочкой, видела ее слезы, слышала жалобы на подругу матери.
– Зяма сама попросила забрать ее из престижной платной академии и отдать в муниципальный класс, где сидит сорок человек, в основном дети гастарбайтеров? – не смог скрыть удивления полковник.
– Да! – ответила Липа. – Я ее отговаривала. Но Зяма жестко заявила: «Я никогда не стану ни балериной, ни хореографом. Я инвалид. Надо искать профессию по своим силам. Хочу научиться общаться с простыми ребятами. Я пойду в обычную школу. Точка».
– Так, – протянул Дегтярев и опять нажал на кнопку под столом.
В комнату в сопровождении полной женщины вошла Зяма.
– Что ты тут делаешь? – подпрыгнула Липа. – Почему ушла с уроков?
Полковник кашлянул.
– Беседа с несовершеннолетней Светланой Зиновьевой происходит в присутствии адвоката. Назовите свое имя.
– Варвара Егоровна Владимирова, – представилась толстушка.
– Светлана… – начал полковник.
– Зяма, – остановила его девочка.
– Зяма, – кивнул Дегтярев, – ты просила Олимпиаду перевести тебя в муниципальную гимназию?
– Я что, похожа на сумасшедшую? – задала свой вопрос Зяма.
– Да или нет? Отвечай прямо, – попросил полковник.
– Конечно, нет! – отрезала дочь Али.
– Зачем ты врешь? – ахнула Липа.
– Зачем ты врешь? – повторила девочка. – Лучше скажи правду! Иначе я ее открою!
– Да какую правду? – взвилась Липа. – Похоже, у тебя на самом деле с головой беда, раз ты такое несешь. Сама ко мне подошла…
– Когда? – зло спросила Зяма. – Когда я тебя просила о переводе?
– Ну…
– Когда? – наседала девочка. – Назови число!
– Десятое, – выкрикнула Липа.
– То есть в день кончины Алевтины? – уточнил полковник.
– Да! – воскликнула Олимпиада.
Зяма уставилась на Дегтярева.
– Я! В день смерти любимой мамы! Заговорила о школе!!! Вы верите в это? Да для меня весь мир умер! Можете себе представить, что я в такую минуту была озабочена учебой?
Дегтярев вздохнул.
– Немного странно дочери так себя вести.
– Но она это сделала! – возмутилась Олимпиада.
Зяма сжала кулаки.
– Врешь! Еще скажи, что я тебе завещание мамы отдала!
– Как ты со мной разговариваешь? – разозлилась Липа. – Я всегда говорю правду. Да! Ты принесла мне конверт и сказала, что нашла его в шкафу Али.
Зяма вскочила, потом села.
– Все слышали, как она врет? Да я бы разорвала такое завещание!
Дегтярев опять нажал на кнопку. На сей раз в кабинет вошел эксперт Геннадий.
– Добрый день, – произнес он и щелкнул пультом.
На большом экране, который висел на стене, появилась фотография.
– В день, когда на несовершеннолетнюю Светлану Зиновьеву в родном доме напал грабитель, на место происшествия прибыли сотрудники местного отделения, – заговорил Гена. – Девочку в сопровождении матери Алевтины Михайловны увезли в больницу. Доверенное лицо Зиновьевой, ее ближайшая подруга Олимпиада, которая проживает с потерпевшими в одном особняке, осталась на время осмотра дома. Этот снимок единственный, куда случайно попала госпожа Маркина. Эксперта она не интересовала. Он делал фото дверного проема, Олимпиада там стояла. Поняв, что она попала на снимок, мой коллега попросил ее переместиться. Но поскольку эксперт обязан отдать все фотографии, которые были сделаны на месте преступления, мы сейчас видим этот кадр.
