И вот теперь этот взлохмаченный поэт лазил вместе с остальными участниками группы по Калишу. А во время недавнего боя с полком пробрался в перелесок и с каким-то безумным блеском в глазах смотрел на происходящее. А потом фиксировал в набросках заметок. Деятельный, неугомонный. Он оказался крайне полезным приобретением.
На самом деле Меншиков импровизировал и до конца не верил в то, что Маяковский согласится. Однако тот даже раскачиваться не стал.
– В бой? На территорию германца? Иду!
Но не он один. Еще в марте Максим смог привлечь в отдельный лейб-гвардии эскадрон унтер-офицера Гумилева Николая Степановича. Это оказалось несложно. Николай Степанович до того служил в лейб-гвардии Уланском Ее Величества полку. А тот в феврале 1915 года сгорел в самоубийственной атаке 2-й гвардейской кавалерийской дивизии в Позене. И Гумилеву оказалось просто некуда возвращаться служить. Вторым довольно ценным приобретением в этом плане был пехотный прапорщик Михаил Зощенко. Тот, в отличие от Гумилева, еще не писал. Но был офицером. Да, ускоренных курсов, но офицером. Более того – он даже написал ему письмо с просьбой о зачислении во вновь формируемый эскадрон.
Так, шаг за шагом, ротмистр собирал блистательную команду деятелей искусства. Но особенного понимания не находил. Все, включая Императора, восприняли этот каприз Максима как блажь. Но не противились больше из любопытства, чем из здравого расчета. Что было верно. Меншиков действовал, прекрасно понимая свои резоны, и, как всегда, держался прежде всего личных интересов.
Армия вне политики? Бред и абсурд! По какой-то нелепой случайности этот лозунг был «поднят на щит» во времена Императора Павла, видимо, немало боящегося дворцовых переворотов. Да с тех пор сие заблуждение так и прижилось. Более того – его старательно пытались пропихнуть в реальность, что порождало массу уродливых проблем.
Это рядовой солдат мог быть вне политики. Может быть. А офицер – уже нет. Ведь политика – это искусство управления
[73]. А командир должен уметь не только воевать, но и управлять. Ведь на каждую минуту боя приходились недели, а то и месяцы маршей, тренировок, быта и прочих обыкновенных вещей.
Командиру нужно управлять своими людьми. Находить общий язык с соседями и смежниками. Ладить с местными жителями в местах дислокации. И так далее, и тому подобное. А на войне – так и вдвое острее все становится. Особенно если армия вошла на территорию иного государства. Не справишься – получишь в тылах партизан, в воде – отраву, а в супе – смачный плевок.
Одного военного таланта для толкового командира недостаточно. Он должен быть еще и политиком, держащим нос по ветру и чутко отслеживающим конъюнктуру. Хотя бы для того, чтобы самому не вляпаться и подчиненных уберечь.
А что является важнейшим инструментом политика? Правильно. Пропаганда. В любых ее формах. Вот Максим и озаботился этими вопросами, подойдя к делу с размахом и огоньком. А потом еще и «влив в уши» и Новицкому, и Маяковскому, и Владимирову, и Нестерову
[74] массу новых идей, почерпнутых им в будущем. Да и новинки кое-какие «изобрел» специально по случаю. Например, что-то вроде примитивного механического Steadicam
[75] для «Аэроскопа», который можно было крепить как к технике, так и к жесткому эрзац-жилету оператора. И таких «изобретений»-сюрпризов хватало, подогревая дополнительный интерес участников.
Эти деятели искусства трудились, старались. Делали наброски. Общались. А потом, когда эскадрон вновь выступил, уже в грузовике
[76] делились впечатлениями и идеями.
И снова путь. И снова шоссе из утрамбованного щебня на невысокой насыпи. И снова встречный транспорт «сдувает» на обочину разведывательным взводом.
– Воздух! – крикнул кто-то, вызвав немалое возбуждение у всех, ибо этот крик эхом пробежал по колонне.
Наблюдателей хватало. Не только при каждой спаренной зенитно-пулеметной установке был командир с биноклем. Нет. В каждом грузовике один боец был обязан наблюдать за округой с помощью этого нехитрого средства. Поочередно. И постоянно. Этакая вахта.
Пара самолетов вынырнули из-за леса и прошли на бреющем полете недалеко от колонны.
Тра-тра-та! Заработали зенитные установки. Прямо на ходу. Не сбавляя скорости движения.
Первый самолет словно споткнулся и, уронив нос, спикировал в поле. Второй же протянул чуть дольше и врезался уже в деревья ближайшей лесополосы. А вот третий, которого сразу и не приметили, догадался отвернуть и более не приближаться. Сделал круг по большому радиусу и ушел за горизонт.
Максим же, внимательно наблюдавший за этим, мысленно чертыхнулся. Очень сожалея, что у него не было хотя бы одной зенитной пушки. Какой угодно. Чтобы шрапнелью попытаться сковырнуть находящийся так далеко самолет. Переживал. Сильно переживал. И не зря! Спустя полчаса к ним заглянуло уже целых девять самолетов! Девять! Просто невероятно! И ведь наглецы – попытались атаковать. Бомб у немцев сейчас не имелось. А вот флешетты
[77] – да. Эти металлические стрелки приняли на вооружение еще до войны. И даже сделали механизмы для их сброса.
Но вот незадача. Немецкие пилоты оказались не готовы к активному противодействию зенитных средств противника. И, заходя на атаку в рамках требований устава и инструкций, оказывались под огнем. Забирались выше. Но тут сказывалось и отсутствие прицелов для бомбометания, и высокое рассеивание. Так что, потеряв три самолета, немцы улетели несолоно хлебавши.
Потери были. Как им не быть? Особенно после осыпания колонны флешеттами с большой высоты. Точно попасть немцы не могли. Но случайные стрелки залетали в грузовики. Одна даже угодила в бронеавтомобиль, пробив плоскую крышу башни. Все-таки дюжина миллиметров котельного железа – не самая лучшая защита. Но, к счастью, без последствий для экипажа.
