Однако недаром говорится: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Вечером, когда Эрика, уложив сына, забралась к Алексу под мышку и обняла его руками, все его умиротворение, наработанное тихим спокойным вечером, проведенным в лоне семьи, оказалось разрушено одной фразой:
– Милый, расскажи мне ещё раз о Гитлере…
Глава 15
– Verbum Domini
[122]… – гулко летело под сводами собора. Одетый в парадные одеяния патер Михаил, настоятель католического Собора Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, что на Малой Грузинской, торжественно вёл обряд венчания. Алекс стоял рядом с Эрикой, держа её за руку, и чувствовал, что, несмотря на то что он никогда не был воцерковленным человеком и к религии относился скорее равнодушно, ну, типа: «Может, там что-то такое и есть, но я в этом не особенно разбираюсь», звенящие обертоны этого древнего обряда что-то затрагивают в его душе…
Приступить к исполнению своего обещания Эрике по поводу свадьбы он решился только через пару недель после того памятного разговора в кабинете Сталина, когда парень решился-таки впервые серьёзно «наехать» на постулаты марксизма и, так сказать, «практику советского государственного строительства». Сам решился. Несмотря на то, что понимал всю опасность подобного «наезда». Потому что имел все основания предполагать, что без него все привезённые им материалы по экономике, социологии, социальной психологии и всему такому прочему, скорее всего, будут объявлены «буржуазными заблуждениями» и в конце концов окажутся, так сказать, «вышвырнуты в корзину». А значит, страна двинется по уже знакомому пути и к закономерному финалу… Две недели после «наезда» он ждал, сойдёт ли ему с рук подобный «наезд» и если нет, то насколько тяжелыми будут последствия. К его удивлению, последствий пока не было никаких. Через неделю в особняк заехал Фрунзе, но не для того, чтобы выказать какое-нибудь неудовольствие, а для того, чтобы пригласить его на расширенное совещание по авиационной промышленности, которое наркомат по военным и морским делам планировал провести в начале июня. На вопрос Алекса – а что он там будет делать, Михаил Васильевич усмехнулся и сказал, что не только ему, мол, предков озадачивать. Они тоже не лыком шиты. Отшутился короче… Выждав две недели после разговора в Кремле, Алекс решился больше не тянуть и, выбрав момент и озадачив одного из охранников раздобыванием букета, предложил графине фон Даннерсберг официально сочетаться законным браком. Торжественно предложил. С опусканием на левое колено. Тем более что в бауле, который он притащил из будущего, имелось роскошное свадебное платье от Gucci, выполненное в консервативном стиле, с корсетом и широкой юбкой. Ну и, кроме того, в кармане имелась пара обручальных колец, различающихся, так сказать, гендерным предназначением, но выполненных в едином стиле, от ювелирного дома Tiffany. Ну дык миллиардер он или нет? То есть там, в будущем…
– Dominus vobiscum
[123]…
Сказать по правде, если он хотел быть полностью уверенным, что с ним ничего точно не случится, стоило бы подождать ещё немного. Недаром же говорится, что «божьи мельницы мелют медленно». Так что две недели отсутствия негативной реакции вряд ли могли послужить основанием считать, что его уже точно не настигнет «карающий меч пролетарского правосудия». Но Алекса начала откровенно тревожить настойчивая сосредоточенность Эрики на столь мрачном периоде немецкой истории, как фашизм. Ну, или, если быть более точным, национал-социализм. Ей почему-то стали совсем неинтересны ни альбомы с рисунками зданий в «эльфийском» стиле, ни его рассказы, как о будущем Европы, так и о других континентах – о том же Перу, то есть всё то, чем она ещё так живо интересовалась. Зато она с какой-то маниакальной и начавшей уже пугать парня целеустремленностью вновь и вновь возвращалась к единственной теме, въедливо выспрашивая Алекса о «штурмовиках», поджоге Рейхстага, Мюнхенской конференции, нападении на Польшу, лагерях смерти, Ванзейской конференции
[124], массированных бомбардировках, превративших в щебень центры большинства крупных немецких городов… короче, обо всём, что он знал и помнил о том, что происходило в Германии и Австрии в этот период. А помнил он, как выяснилось, немало. Несмотря на то что именно и конкретно Германией Алекс никогда не занимался, информации как о войне, так и о том, что происходило в последние предвоенные годы, он прочитал очень и очень много. Так что о чём рассказывать Эрике у него было… Вот он и решил попытаться отвлечь любимую от явно столь тяжелых для неё тем и переключить на подготовку к свадьбе.
Увидев кольца, Эрика прослезилась и кинулась Алексу на шею. Но затем начались неожиданности.
– Мы будем венчаться, любимый, – категорично заявила ему «невеста», едва только началось обсуждение того, как это всё оформить в практическом плане. – Браки заключаются на небесах. И освящаются ими же. А штамп в паспорте у нас уже есть. Да и вообще, разве оттиск на бумаге стоит того, чтобы его праздновать?
И поскольку Алекс, как выяснилось, был вообще некрещёным, она тут же уговорила его окреститься в, как и она, католика и венчаться по католическому обряду.
– Credo in unum Deum,Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae…
[125]
Крестился Алекс, считай, на бегу. Потому что случилось это как раз во время работы того самого совещания по авиационной промышленности, затянувшегося на три дня. Первые два дня смысл собственного присутствия на данном мероприятии от Алекса ускользал. Нет, по идее, всё было интересно. И даже увлекательно. Потому что кроме многолюдных заседаний были и поездки по московским и подмосковным авиационным и двигателестроительным заводам, КБ, а также на Тушинский аэродром, на котором был организован показ самых современных образцов авиатехники, имеющихся в распоряжении СССР. Причем как отечественного, так и иностранного производства. Из-за которого, кстати, Алекс и опоздал на собственное крещение. Ненадолго, конечно, но было…
– Qui propter nos homines et propter nostram salutem descendit de caelis. Et incarnatus est de Spiritu Sancto ex Maria Virgine, et homo factus est…
[126]
Его «бенефис» состоялся вечером предпоследнего дня. Причем эту «свинью» подложил ему лично Фрунзе. И случилось это на совещании, на которое были приглашены исключительно главные и ведущие конструкторы нескольких авиационных КБ, а также директора и главные инженеры авиационных и авиадвигателестроительных заводов… Алекс привычно занял место на «галерке» и приготовился подремать с открытыми глазами, поскольку из того, о чём говорили на этом совещании, понимал едва ли больше сорока процентов. Лонжероны, нервюры, стрингеры, «струйчатое течение»
[127] и масса других непонятных слов звучали для него настоящей китайской грамотой. Стрингеры – это же вроде как какие-то журналисты? И при чём тут авиация? Но уже через полчаса ставших к концу второго дня совещания не столько жаркими, сколько этакими вальяжными обсуждений Алекс внезапно услышал голос Фрунзе, обращенный к нему.
