– В тот же миг, как это случилось, – соврал Мэтью.
Анна прикусила губу и опустила глаза, чтобы не засмеяться. Простецы имеют самые фантастические представления о том, как работает магия, – это всегда так забавно! Леопольда тем временем милостиво улыбалась слушателям, словно они были дети – милые, но слегка тупые.
– Я была Адептом храма Исиды-Урании, – продолжала она, – и, могу вас заверить, была непреклонна в том…
Ее речь была прервана неким джентльменом, который встал в середине комнаты и поднял бокал с чем-то зеленым.
– Друзья мои! – провозгласил он. – Я требую, чтобы мы все вспомянули Оскара. Поднимите ваши бокалы!
Поднялся ропот согласия, а вместе с ним и бокалы. Оратор принялся декламировать «Балладу Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда. Анну до глубины души поразила одна из строф:
Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
Она не очень поняла смысл, но дух стихотворения запал ей в сердце. На Мэтью оно произвело даже еще большее впечатление – он как-то весь обмяк.
– Что за поганый мир, в котором человеку вроде Уайльда дают умереть, – пробормотал он.
В голосе его была жесткость – новая и немного пугающая.
– Звучит немного жутко, – заметила Анна.
– Так и есть, – ответил он. – Наш величайший поэт умер в нищете и безвестности, причем не так давно. Они бросили его за решетку за то, что он любил другого мужчину. Я думаю, любовь не может ошибаться.
– Не может, – согласилась Анна.
Она всегда знала, что любит женщин так, как полагается любить мужчин. Женщин она находила прекрасными и желанными, тогда как мужчины были друзья, собратья по оружию, но ничего более. Она никогда не пыталась делать вид, что это не так, и все ее близкие друзья принимали в ней это.
Однако сколько бы Мэтью и остальные ни шутили между собой, что она крадет сердца хорошеньких девушек, со своей матерью Анна никогда ни о чем подобном не говорила. Она вспомнила, как мама ласково поправила ей волосы в экипаже… Что на самом деле думала Сесили о своей странной дочке?
Нет, не сейчас, сказала она себе и повернулась к леди в тюрбане, которая пыталась привлечь ее внимание.
– Да?
– Моя дорогая, – сказала та. – Вы должны непременно прийти через неделю. Верные обретут награду, обещаю вам. Древние же, столь долго сокрытые, будут явлены вновь.
– О, да. Ни за что на свете не пропущу такое, – отозвалась Анна, моргая.
Они всего лишь вели светскую беседу, но Анна чувствовала, что место ей нравится, и она хотела бы вернуться сюда. Она пришла сюда в таком виде и была безоговорочно одобрена. Правда она была уверена, что одна из вампирских девушек изучает ее с не совсем здоровым интересом… И красавица чародейка, Леопольда, тоже не отрывала от нее глаз. Если бы только душой и мыслями она не была полна Ариадной…
О, ее воображение знало свое дело.
* * *
Покидая той ночью гостеприимный дом, Мэтью с Анной не заметили на противоположной стороне улицы скрывающуюся в тенях фигуру.
Джем узнал Мэтью сразу же, но не понял, кто это с ним. Таинственная особа напоминала его парабатая, Уилла Эрондейла, – не такого, каким он был сейчас, а Уилла в семнадцать лет, с его самоуверенными повадками и вечно задранным подбородком. Но такого попросту не могло быть. И это явно был не Джеймс, Уиллов сын.
Лишь через несколько минут до него дошло, что этот юноша был вовсе не юноша, а Анна Лайтвуд, племянница Уилла. Свои темные волосы и профиль она унаследовала от Эрондейловской части семейства, а повадки – напрямую от дяди. На мгновение у Джема сжалось сердце. Он будто увидел своего друга опять молодым… совсем как в те годы, когда они жили вместе в Институте и сражались плечом к плечу… совсем как в тот день, когда Тесса Грей впервые оказалась у них на пороге.
Неужели это правда было так давно?
Джем стряхнул туман прошлого и сосредоточился на настоящем. Анна явно притворялась кем-то другим, и они с Мэтью только что вышли из нижнемирского клуба, где была и чародейка, за которой он следил. Что они там делали, Джем не имел ни малейшего понятия.
* * *
Прошла неделя. Целая неделя, на протяжении которой Анна попеременно то бегала на почту, то высовывалась из окна, то решительно устремлялась на Кавендиш-сквер и с полдороги поворачивала назад. В общем, прошла целая жизнь. И вот когда на смену мукам уже начало прорастать смирение, в пятницу рано утром Анну вызвали к парадным дверям – и о, чудо! – там стояла Ариадна в желтом платье и белой шляпке.
– Доброе утро! – сказала она. – Почему ты еще не готова?
– Не готова? – у Анны при виде Ариадны как-то сразу пересохло в горле.
– К тренировке!
– К тр-р…
– Доброе утро, Ариадна! – сказала Сесили Лайтвуд, входя в холл с Александром.
– О! – лицо гостьи так и озарилось при виде ребенка. – Я должна его подержать! Я просто обожаю малышей!
Явление брата дало Анне достаточно времени, чтобы взлететь наверх, перевести дух, плеснуть в лицо водой и схватить все необходимое. Пять минут спустя она уже сидела рядом с Ариадной в экипаже Бриджстоков и катила к Институту. Они были одни, так близко друг к другу, в теплой карете. Флердоранж струился волнами и окутывал Анну.
– Я не вовремя? – спросила Ариадна. – Я просто надеялась… вдруг ты свободна и сможешь потренироваться со мной. Я не хотела злоупотреблять… Ты сердишься?
– Нет, – ответила Анна. – Я никогда бы не смогла на тебя рассердиться.
Она попыталась сказать это легко, но хриплая истина все равно умудрилась прорваться в голос.
– Вот и хорошо! – Ариадна просияла и сложила руки на коленях. – Я бы ни за что не хотела тебя расстроить.
По прибытии в Институт Анна переоделась гораздо скорее нее. Она ждала в тренировочном зале, беспокойно меряя шагами пол, вытаскивая из стен ножи и снова кидая их, чтобы успокоить нервы.
Это только тренировка. Обычная простая тренировка.
– А у тебя твердая рука, – заметила Ариадна.
Она была совершенно ослепительна и в платьях, но обмундирование открывало ее с новой стороны. Все еще женственная, со своими длинными волосами и соблазнительными округлостями, но уже не стесненная фунтами ткани, она двигалась изящно, но стремительно.
– С чего хочешь начать? – спросила ее Анна. – У тебя есть любимое оружие? Или сперва полазаем? Может быть, брус?
– Все, что ты хочешь.
