Николай рванулся вперед, протягивая вату с
хлорэтилом к лицу человека, стоявшего на пороге, и только чудом успел отдернуть
руку прежде, чем накрыл этой ватой лицо… Нины.
Рванул ее к себе, прижал, люто вглядываясь в полутьму
прихожей, – и наткнулся на тихий смешок Родика:
– Я так и знал, что ты здесь появишься.
Вот и хорошо. Есть о чем поговорить.
* * *
Дебрский взобрался на косогор и некоторое
время постоял, задыхаясь и прижимая руку к груди. Такое впечатление, что при
каждом вдохе в правое легкое вонзаются острые щепки. Не сломаны ли ребра? Когда
стоишь согнувшись, еще ничего, дышать можно, но стоит распрямиться – просто
кошмар какой-то. И ноги все еще дрожат. Хорошо бы посидеть, да ведь не встанешь
потом, пожалуй.
Превозмогая боль во всем теле, он потащился
через полоску необыкновенно зеленой, какая бывает только осенью, озимой травы к
шоссе. Впереди виднелись крыши поселка Окский. Если не изменяет память, где-то
там есть остановка, автобус идет до автовокзала. Или можно возле Дворца спорта
пересесть, чтобы поскорее добраться до дома.
Ему отчаянно хотелось домой, в обжитой уют.
Выпить горячего чая, смыть с себя под душем пот дикого, нечеловеческого страха,
потом выгрести из книжного шкафа фотографии Нины и посмотреть на это лицо, в
котором он раньше не видел ничего особенного, но которое теперь пугало его так
же, как, наверное, пугал Сфинкс, своей загадочной усмешкой неосторожных
путников, затевавших с ним интеллектуальные игры.
Эта женщина, которую он по-прежнему не помнил, –
в какую игру играет она? Где отсиживается, выжидая, когда придет время
показаться из засады? И когда придет это время? Неужели у нее хватит терпения
не высовываться, не подразнить своей изощренной хитростью даже подружку Инну?
Ничего! Эдип перехитрил коварного Сфинкса, а
Антон Дебрский обведет вокруг пальца Нину. Она ведь представления не имеет о
том, что память вернулась к ее мужу – пусть не полностью, да, но все же он
вспомнил достаточно, чтобы уверенно сказать: его жена Нина не погибла тем сырым,
мглистым утром, сгорев в «Форде». Тем сырым, мглистым утром погибла, сгорев в
«Форде», его жена Рита!
Его первая жена…
Дебрский хрипло засмеялся, болью отдалось в
легких, но он все хохотал и хохотал, никак не мог остановиться. Он-то считал
себя трагическим дважды вдовцом, а оказался пошлым двоеженцем. Нет, теперь он
все-таки вдовец, один раз вдовец… как в ресторане официанты кричат на кухню:
«Борщ один раз, бифштекс один раз, мороженое один раз!»
Проку ему от этого вдовства не столь уж много,
ведь он никому не может сказать, что погибла Рита, – и признаться, как это
произошло. Да нет, ничего такого жуткого в этом признании нет, он не убивал
Риту, хотя не раз мысленно примерялся к встречным машинам, которые тогда
изредка мелькали на шоссе. Но он не самоубийца, не камикадзе, не каскадер
какой-нибудь, чтобы ухитриться прикончить свою пассажирку, а самому остаться
живым и невредимым. Весь смысл был именно в том, чтобы добраться до Карабасихи
живым и невредимым. Дебрский до сих пор не мог вспомнить, зачем это ему нужно,
вернее, почему именно в то утро необходимо было разобраться с Ниной, но что
нужно было – это он знал твердо. И не менее твердо знал, что встречу Нины и
Риты допустить нельзя ни в коем случае. Однако Рита держала его не просто под
прицелом – она уткнула дуло ему в печень и, хоть сжимала пистолет левой рукой,
не выказывала никаких признаков усталости или неудобства. Ну да, она ведь
левша, Антон это тоже вспомнил…
Сзади громко засигналили. Дебрский шатнулся к
обочине и увидел грязный бело-голубой автобус, который резво приближался к
остановке. Автобус был такой старый и побитый, что резвость его могла быть
объяснена только очень крутым спуском. «Доскино – площадь Минина», –
мелькнула надпись на трафарете, и Дебрский попытался побежать. Тотчас заломило ногу
в колене, и он заковылял, будто какой-нибудь инвалид, хватая ртом воздух и не
сомневаясь, что не успеет. Однако успел – шофер выскочил купить сигарет в
придорожном ларьке, и Антон неуклюже взобрался в автобус, плюхнувшись на первое
попавшееся свободное сиденье. Его сосед подремывал, приткнувшись к окну, и
Дебрский постепенно перевел дух и даже смог придать лицу безразличное
выражение.
А ведь искореженная Иннина «Лада» останется в
кювете до тех пор, пока на нее кто-то случайно не наткнется. Еще Инночке придется
объяснения давать, каким образом ее машинка там оказалась! А что она сможет
сказать, если убеждена, что на ее «Ладе» Жека и Кисель катаются по Московской
области? То-то поломает свою хорошенькую головку, то-то попрыгает!
Дебрский подавил хихиканье, которое так и
рвалось из груди. Почему-то ему доставляла необычайное удовольствие мысль, что
Инне придется пережить немало неприятных минут из-за таинственного исчезновения
ее дружков и аварии с машиной. Но милый друг Антон не собирается облегчать ее страдания.
Не только же ей скрывать от него истинную подоплеку происходящего: теперь
настала его очередь поводить за нос пылкую любовницу.
Ничего! Скоро он наконец вспомнит все и тогда
окончательно разберется с Инной, с ее властью над ним и его жизнью. Единственное,
чего боялся сейчас Дебрский, это вспомнить свою страстную любовь к Инне, вновь
ощутить эту страсть и попасть под ее притяжение. Ведь именно из-за этого он и
запутался между тремя своими женщинами. Или все же четырьмя, учитывая какую-то
Кошку, оставшуюся либо в Москве, либо в Дубровном? Нет, все равно – с тремя,
ведь Риты больше нет. С ней он уже разобрался …
Тот роковой джип и в самом деле не справился с
управлением на мокрой дороге и вылетел на встречную полосу, едва не сбросив в
кювет «Фольксваген» с красным крестом. Водитель «Скорой помощи» ушел от
бокового удара только чудом. А вот Дебрский уйти не смог… или не захотел,
потому что Рита представляла собой слишком большую опасность?
В чем же состояла опасность? Дебрский помнил
это все время, пока сидел в «Ладе», ощущая боль от вдавившегося в грудь руля,
помнил, пока карабкался по склону к шоссе, а сейчас вдруг забыл.
Вот же черт, а? Нет, вспомнил, снова вспомнил!
Дело не в том, что Рита могла узнать про его
брак с Ниной. Дело в том, что ее появление делало недействительным этот брак и
привело Дебрского в состояние, близкое к умопомешательству.
Но почему? Сейчас, сидя в скрипучем, отчаянно
воняющем бензином, грязном автобусе номер 18, Антон мучительно пытался найти
объяснение тому отчаянию, которое овладело им тогда и заставило совершенно
потерять разум, может быть, даже сознательно броситься навстречу опасности, не
пытаясь увернуться от джипа. Неужели мысль о потере Нины – а это неминуемо
должно было произойти при появлении Риты – была для него настолько
непереносимой? Трудно представить, но, видимо, именно в этом вся суть.
Хотя нет. Рита что-то сказала ему… Вот что она
сказала:
