– Его кое-что другое достало, –
буркнул Николай, и Родик покладисто кивнул:
– Ладно, не хочешь – не говори. Но про
парней уж расколись на подробности, а то как я их искать буду? Ты их разглядел?
– Не очень, – признался
Николай. – Но их хорошо разглядел, например, наш шофер, и другие видели.
Два парня от двадцати пяти до тридцати лет, оба очень бледные и чем-то похожи
друг на друга. Не такие высокие, как я, но под метр восемьдесят пять будут.
Крепкие, очень сильные – это я со всей ответственностью заявляю. Волосы
белобрысые, глаза светлые, даже как бы беловатые.
– Альбиносы, что ли? – вскинул брови
Родик.
– Да нет, просто они выцветшие какие-то.
Будто картофельные ростки в подвале.
– Ну, эти картофельные ростки тебя
все-таки умудрились приложить, – буркнул Родик. – Но намек ясен: я и
сам был таким ростком выцветшим, когда с последней ходки вернулся. Еще что?
– Зовут их, в смысле, клички – Жека и
Кисель. У Жеки на правом виске отчетливо виден шрам. Как сказал наш шофер, в
него будто был сделан контрольный выстрел, но башка оказалась такая крепкая,
что пуля отскочила.
– Хорошо сказано, – кивнул Родик и
поднялся. – Посиди-ка шесть секунд.
Он вышел в коридор, откуда некоторое время
звучал его неразборчивый голос, потом вернулся с сотовым телефоном в руке.
Сунул его Николаю:
– На, повтори про этих двух ребятишек
все, как ты мне говорил. И насчет шрама не забудь.
– Алло? – спросил Николай, неуклюже
беря телефон. – Здравствуйте…
Ответом было чье-то дыхание.
– Говори, – хохотнул Родик. –
Там поймут.
Николай добросовестно перечислил скудные
приметы Жеки и Киселя и даже процитировал дядю Сашу – насчет контрольного
выстрела.
– Как фамилия парня, на которого эти
братки наезжали? – остановил его Родик, когда Николай хотел передать
телефон.
– Дебрский, – мрачно произнес
Николай, и в трубке раздались гудки отбоя.
– Дебрский… – задумчиво повторил
Родик. – Интересная фамилия. Редкая, если не редчайшая. Однако я знавал
еще одного человека с такой фамилией…
Он вздохнул, потер бок, и его лицо приобрело
мрачно-задумчивое выражение. Николай бросил взгляд исподлобья, чувствуя не то
опаску, не то жалость к этому насквозь больному мужику, который, конечно, и
богат, и власть имеет, однако ничто не сможет вернуть ему утраченного здоровья.
И с каждой минутой он все больше поражался своей наглости, толкнувшей заявиться
сюда и еще вопросы задавать. Родик ведь ничем ему не обязан, кроме маленького
мухлежа с вызовом «Скорой». Николай ввязался в ту игру из чистой бравады,
однако немало нашлось бы желающих сделать это элементарно за сотню рублей. И уж
они-то больше никогда бы не напоминали о себе «волку»! А он приперся вот…
– Еще чайку? – предложил радушный
хозяин.
– Да нет, спасибо. – Ему пора было
уходить, Николай это чувствовал. Но все-таки оставалось кое-что, и он, почти с
отчаянием поглядев на Родика, пробормотал: – А можно еще один вопрос?
Если тот и был потрясен наглостью нечаянного
знакомца, то ничем этого не показал. Кивнул спокойно:
– А давай.
Николай сунул руку в карман и стиснул в кулак
то, что там лежало.
– Собственно, вы, очень может быть,
ничего мне об этом не скажете, – пробормотал он. – Просто мне
показалось, что эта вещь была сделана… я видел такие ручки, знаете, и финки с
наборными рукоятками, и это тоже такого типа…
– Да кончай солому жевать, –
нетерпеливо перебил Родик. – Я же не круглый дурак, понимаю, раз ты ко мне
пришел, значит, припекло до крайности, так или нет? Разве нормальный человек
придет к вору просить помощи, если это не вопрос жизни и смерти?
В его голосе не было даже легкого оттенка
горечи – просто констатация очевидного факта. Но Николаю стало неизмеримо легче
оттого, что «волк» снова все понял.
– Да, это вопрос жизни и смерти, –
кивнул он, вынул руку из кармана и разжал потную ладонь. – Вот,
посмотрите. Мне надо знать хотя бы примерно, как это могло оказаться у… у одной
женщины.
На его ладони лежал пластмассовый комочек,
сильно оплавленный и потерявший форму. Николай отмыл его и отдраил, как мог, и
теперь можно было догадаться, что комочек некогда был алым сердечком.
Пластмассовые слои были подобраны и соединены с необыкновенным искусством,
вдобавок в глубине сердечка сквозил небольшой золотой крест, казавшийся
объемным и выпуклым. Именно сочетание безупречного золота и пластмассы
придавало сердечку тот вульгарный вид, который безошибочно свидетельствовал о
его происхождении.
– Откуда это у тебя?
– Нашел, – Николай отвел глаза.
Родик осторожно подцепил тонкую золотую
цепочку, прикрепленную к сердечку и связанную узелком там, где она была
разорвана, и Николаю показалось, что шершавые пальцы, коснувшиеся его ладони,
дрожат. Да, похоже, чрезмерно утомил он сегодня радушного хозяина!
Родик повертел сердечко так и этак,
разглядывая, а потом вскинул темные глаза и сказал:
– Домой тебя отвезут. А я, как что
узнаю, – позвоню. Так что трубочку ты все-таки поднимай!
* * *
Антон, высоко подняв плечи, топтался на
обочине, безнадежно всматриваясь в даль. Он очень озяб в легком, не по погоде,
плаще. Куртка его сгорела при аварии, а пальто, которое нашел в шкафу,
показалось слишком тяжелым. Теперь жалел, что не надел его: здесь, на этом
повороте, дуло люто! А Инна стояла прямая, как маленькая статуэтка, и холодный
ветер, завивавшийся вокруг ее изящной шеи на манер шелкового шарфа, похоже,
ничуть ее не беспокоил.
– Да тут вообще машины не ездят, что
ли? – проворчал Антон, с раздражением покосившись на нее.
– Еще как ездят, – сказала
Инна. – Я от вас всегда уезжала на попутке совершенно спокойно. Впрочем,
можно пойти на площадь Горького, там стоянка.
– У тебя машины нет, что ли? –
спросил он, но ответа не расслышал, потому что устремился с поднятой рукой
навстречу двум огненным глазам, однако те лишь мигнули – и пролетели мимо.
Антон шепотом чертыхнулся, возвращаясь к Инне:
– Вот гад! Даже не тормознул! Что ты
сказала?
– Я сказала, что у меня нет
машины, – повторила Инна. – Откуда, ну ты сам посуди?
