– Да уж не заблужусь как-нибудь. Город я
худо-бедно помню, в отличие от некоторых его жителей. Значит, пойдем выбирать
могилку для дорогой и незабвенной Ниночки? Ну-ну!
Он бросил трубку, не простившись.
Какое-то время Инна постояла, согнувшись, над
телефоном, потом быстро пошла на кухню, налила себе холодной водки и кое-как
пропихнула ее в горло. Стремительно раздевшись, прыгнула в постель, сжалась в
комок под одеялом, накрепко зажмурилась. В коридоре остался гореть свет, он
мешал, но Инна не встала, чтобы его погасить. Хотелось одного – поскорее
заснуть, чтобы освободиться наконец от всего этого…
Дрема уже начала туманить голову, когда Инна вспомнила,
что не смыла косметику, а значит, рискует завтра утром встать с отекшими
глазами.
«Да провались оно все! – подумала чуть ли
не с ненавистью. – Какая разница, как я буду выглядеть? Чем хуже, тем
лучше!»
Однако эта мысль уже не давала уснуть. Инна
ворочалась, ворочалась, потом все-таки встала и пошла в ванную. И даже сейчас
созерцание своего пусть осунувшегося, но все-таки прелестного лица доставило ей
удовольствие. Она долго умывалась, а потом легла – и сразу уснула, почти
счастливая от мысли, что завтра будет сделан первый шаг к тому, чтобы живые
наконец похоронили своих мертвецов.
* * *
Его высокую, сухощавую фигуру Инна заметила
еще сверху и попросила остановить такси на склоне, чтобы не подруливать к
кладбищу с шиком-свистом. Почему-то это показалось неудобным. Но тут же она
пожалела об этом, больно уж пристально уставился на нее Константин Сергеевич.
«Да небось сослепу, – попыталась успокоить себя Инна. – Бедный
старикашка гнет форс, очков не носит, а сам ничего не видит дальше своего
носа!»
Однако при ближайшем рассмотрении Константин
Сергеевич вовсе не казался бедным старикашкой. Судя по старым своим
фотографиям, он всегда был очаровательным мужчиной, и годы лишь прибавили ему
суховатой надменности, усугубили породистость, печать которой и раньше лежала
на худощавом седоусом лице. Никакой подслеповатостью тут и не пахло, к тому же
Бармин держался исключительно прямо, взирая на Инну с высоты своего
великолепного роста настолько сверху вниз, что она сразу разозлилась. Да,
Нинкин дед задаст им еще хлопот…
Она от души надеялась, что сохранила на лице
приличествующее случаю печальное выражение.
– Антон разве не с тобой? – вскинул
седые брови Константин Сергеевич, и Инна надолго задумалась бы, спроста это
сказано или с намеком, когда б в это мгновение с горки не съехало очередное
такси, подкатив к ним вплотную, и из него не выбрался Антон, который никогда не
отличался особым тактом.
«Так ему и надо!» – подумала Инна, не без
удовольствия заметив, что Бармину, сторожась колес, пришлось отступить на грязную
обочину.
Она с особым интересом наблюдала за встречей
этих двух людей, которые сейчас играли в ее жизни самую важную роль.
Антон разглядывал Бармина с холодным
любопытством, не заботясь изображать даже подобие скорби. А если Константину
Сергеевичу и было противно дотронуться до человека, который, по сути дела, убил
его внучку, то он и не дотрагивался: не вынимая рук из карманов, он кивнул
Антону, бросил вскользь:
– Надеюсь, со здоровьем твоим уже
получше? – и, не дожидаясь ответа, повернул к пролому в ограде кладбища,
откуда вела народная тропа, самостийно присвоившая себе статус официальной
дороги.
Антон, не дрогнув своим глянцево-розовым, все
еще пугающим лицом, последовал за ним, бросив Инне небрежный взгляд и
небрежное: «Привет!» Этой своей независимой, отстраненной повадкой он был
настолько не похож на того человека, которого Инна оставила на Звездинке чуть
больше суток назад, что она даже замешкалась, не сразу двинулась с места.
«А вдруг он никогда меня не вспомнит?» –
пронзила ее внезапная мысль, и Инна зябко вздернула плечи, поскорее отгоняя эту
мысль, поскольку от нее хотелось сразу лечь и умереть…
Сколько помнила Инна, летом в Марьиной роще
можно было заблудиться, как в лесу, а сейчас высоченные осины и березы сквозили
голыми ветвями, и памятники с оградками, выкрашенные классической серебрянкой,
а также более или менее пышные надгробия были видны окрест, сколько хватало
глаз.
Гуськом они поднялись на небольшую горку;
прошли, петляя узкой тропкой, меж могил. Кладбище в этот час было совершенно
пустынным, и Инна даже удивилась, когда услышала резкий запах краски и увидела
невдалеке двух мужчин, которые сосредоточенно работали кистями, приводя в
порядок какую-то оградку. Впрочем, они никак не мешали вновь пришедшим, так что
Инна мигом про них забыла, однако Антон нет-нет да и косился в ту сторону.
Инна в принципе любила кладбища. Смерть
никогда не приводила ее в священный ужас, мысли о неизбежности конца и земной
символ этого конца – могилы – не бросали ее в дрожь, а навевали особое
настроение. Имей Инна побольше свободного времени, она почаще бывала бы на
кладбище, и не для того, чтобы проникнуться элегической печалью, а чтобы в
очередной раз зарядиться мрачноватой энергетикой этого места, которое только
слабаков приводит в уныние, а на самом деле так и пышет жизнеутверждающей
силой.
Однако сейчас ей почему-то никак не удавалось
настроиться на нужную волну. Более того – возникло ощущение, будто никогда в
жизни она не совершала более чудовищной ошибки, чем сейчас, когда притащилась,
«добрая подружка», выбирать для Ниночки могилку.
Но повернуться и дать деру, чего ей хотелось
больше всего на свете, было решительно невозможно. Бармин ей этого никогда не
простит, а ссориться с ним было нельзя ни в коем случае. Поэтому Инна,
поеживаясь, унимая внутреннюю и внешнюю дрожь, бросала беглые взгляды на
довольно-таки ухоженные надгробия Барминых – Крашенинниковых, на оградку,
которую, строго говоря, тоже не мешало бы покрасить, на три ямы, выкопанные
совсем рядом с этой оградой, да так небрежно, что рыжие кучи раскисшей глины
портили весь вид…
Бармин, ссутулясь и сразу став меньше ростом,
подошел к памятникам, меланхолично смотрел на лица покойной жены и дочери и как
бы не собирался отрываться от этого занятия.
– Погодите-ка, Константин
Сергеевич, – сказала Инна, чувствуя, что молчание затягивается и
становится просто неприличным. – Где же вы тут место нашли оградку
расширить? С трех сторон все вплотную, да и здесь уже кто-то намерен
пристроиться, вдобавок сразу трое, видите?
– Где? – рассеянно оглянулся
Константин Сергеевич. – А, это… Ничего, Инночка, не беспокойся, это я
велел выкопать. Заранее, чтобы местечко занять. Вот тут Ниночку можно будет
упокоить, поближе к ее маме. Здесь я когда-нибудь лягу. Ну а тут Антона
положим, правда?
Инна даже покачнулась. Испуганно уставилась на
Бармина.
«Спятил?!»
