Он понимал. Он смотрел на лицо Инны, на
котором, как всегда при воспоминании о сгоревшей даче, появлялось обиженное
выражение, и она знала, что Дебрский чувствовал себя в эти минуты гнусным
негодяем. Ей-богу, он гораздо больше переживал не из-за спокойно
распланированного убийства Нины, а из-за того, что Инне пришлось пожертвовать
своей «любимой игрушкой», этой прелестью, доставшейся ей от родителей, памятью
о них… Конечно, при тех перспективах, которые перед ними открываются, даже
самая миленькая дачка – просто жалкая хибара, у них скоро будут в кармане
лучшие отели мира, они даже вполне смогут позволить себе дом в каком-нибудь
тихом и живописном уголке Франции, если уж так захочется жить на природе. Но
это – потом, это – в будущем, вдобавок оно грозило никогда не воплотиться в
настоящее из-за бестолковости и криворукости двух недоумков, которые раз за
разом упускали Нину. А теперь еще и «Ладу» разбили, сволочи!
Инна резко встала – и испуганно шарахнулась от
чужой фигуры, метнувшейся по коридору. Не сразу она сообразила, что это ее
отражение в зеркале. В квартире живого места от зеркал не было, раньше она не
могла налюбоваться собственным отражением, а теперь только мельком взглядывала
в это осунувшееся, напряженное лицо – и спешила поскорее отвернуться.
Осунешься тут, пожалуй…
Но самое смешное, что Антон оказался прав!
Ведь в конце концов именно он покончил с Ниной – однако какую ужасную цену
заплатил за это… Инна до головной боли искала разгадку той невероятной
случайности, что Нина так своевременно оказалась в его машине. Это была
какая-то фантастика или дар судьбы! Ведь когда Жека позвонил в ту ночь откуда-то
с заволжской трассы и дрожащим голосом сообщил, что они не довезли Нину до
Горьковского моря, потому что машину остановил патруль и им чудом удалось
бежать, однако Нину менты освободили, – казалось, что все кончено и
остается поскорее отказаться от всех своих бредовых замыслов, проститься с
несбыточными мечтами.
Антон даже не сказал ничего, выслушав
сообщение Жеки. Люто блеснул глазами – и выскочил из квартиры, понесся куда-то
сломя голову. Как Инна пережила ту ночь и следующий день, ничего не зная о
нем, – даже сейчас страшно все это вспоминать. А потом, вечером, увидела в
«Итогах дня» сюжет о катастрофе на Чкаловском шоссе: водитель «Форда» тяжело
ранен, а его пассажирка сгорела заживо, так же как неизвестный шофер джипа…
Но вот прошла неделя, а она все еще не знает
никаких подробностей об этой ночи. Антон ничего не вспомнил – во всяком случае,
он так говорит.
Инна резко отвернулась от очередного зеркала.
Она уже и на себя-то поглядывает недоверчиво, что ж странного, если не доверяет
Антону?
Нет, это странно! Это дико!
Даже когда между ними впервые встала смерть –
нечаянное убийство Соньки, – это их не испугало. Вместе придумали план,
вместе уговаривали Риту не менять показания, убеждая, что ей никто не поверит,
что все равно придется сидеть, но она только испортит жизнь Антону: его уволят
с работы, а это не сможет не сказаться на благополучии Лапки. Ведь Рита не
очень хорошо помнит, что произошло с Соней… Может быть, это было так, а может,
и не так, кто знает…
Была пьяна? Была. Не соображала, что делает?
Не соображала! И даже если она будет стоять на своем, совсем не факт, что суд
всерьез воспримет эти новые показания. А вот если промолчит…
Если Рита промолчит, Антон сделает все, чтобы
через эти пять лет, которые ей дадут – не больше, точно, что не больше! –
она вышла из тюрьмы состоятельной женщиной. Двадцать тысяч долларов – это ж
баснословные деньги для женщины, которая захочет начать жизнь с чистой
страницы!
Конечно, Антон не мог сказать это Рите
открытым текстом. Но ведь Инна была ее адвокатом… Она была хорошим адвокатом и
делала все, чтобы облегчить участь этой несчастной в общем-то женщины, к
которой у нее сначала не было никакого зла, а даже проблескивала жалость. Она
передала Рите предложение мужа и надеялась, что в ее голосе звучит при этом истинное
сочувствие.
Инна была готова к тому, что Рита начнет
торговаться за свою свободу – это вполне естественно! Они с Антоном решили, что
пять тысяч можно будет, пожалуй, накинуть. Где они возьмут эти дополнительные
пять тысяч, еще предстояло выяснить. Видимо, там же, где и основные
двадцать, – то есть из воздуха. Таких денег у них не было, но ведь всегда
легче обещать то, чего не имеешь.
Однако Инна недооценила Ритку…
Она и до этого, и потом не раз сталкивалась с
тем, что москвички – а Дубровный, это, по сути, уже Москва, городские окраины
уже вплотную подобрались к поселку и грозили его поглотить – поразительно
проницательные особы. Они ведь рождаются на свет с убеждением, что Москва – это
центр вселенной, обитать в котором мечтает любой нормальный человек. То есть
каждый житель российской глубинки готов душу дьяволу заложить, чтобы получить
прописку в Москве или, на худой конец, в Московской области, а если этого не
делает, то лишь потому, что дьяволу его душа на данный момент без надобности.
Москвички в каждом поступке провинциала видят лишь козни, направленные к
захвату жизненного московского пространства, к ущемлению прав коренных жителей
(в первую очередь – жительниц!). Именно эта врожденная, основанная на инстинкте
самосохранения ненависть к «лимите» (а для москвичей, чтоб вы знали, вся
остальная Россия не что иное, как огромная, неисчислимая лимита!) наделяет
столичных жительниц особой подозрительностью и проницательностью. Уж они-то
всех этих поганых провинциалок насквозь видят и всегда готовы вывести их на
чистую воду!
Именно этим «московским» взглядом Рита
посмотрела на Инну и тихонько сказала:
– Мать твою… да как же я сразу не
допетрила?! Сонька ж мне русским языком говорила: глазищи черные, локоны
черные, талия тонюсенькая… И адвокатша вдобавок. Да ведь это ты – Кошка? Ты
сама?
Хорошо, что она тогда сидела за столом, потому
что наверняка ноги подкосились бы.
Она вцепилась в край стола, пытаясь спрятать
глаза от изумленных серых глаз Риты. Инну трясло так, как никогда в жизни
больше не трясло, ни до того, ни после: что она теперь сделает, эта
сумасшедшая? Поднимет крик, выдаст их с Антоном? Тогда – всё, тогда на их
грандиозном замысле, который в то время уже довольно четко вырисовался, даже
сложился в план, сразу можно поставить большой и черный крест. Или Ритка
набросится на Инну, начнет рвать ей волосы, царапать возмутительно красивое,
ненавистное лицо? Еще, чего доброго, и шарахнет об стенку головой, как
шарахнула не в меру болтливую Соньку!
В ту минуту она даже позабыла, что это сделала
отнюдь не Рита…
Конечно, Инна могла бы возмутиться, начать все
отрицать, но она по-глупому растерялась, натурально лишилась дара речи. И
выдала себя так же явно, как если бы пришла сюда, нацепив на грудь этикеточку с
надписью: «Кошка».
