– Нет. Слишком уж быстро отпустили. Очевидно, украинские спецслужбы еще тогда завербовали эту «репортершу». И сегодня утром ее поймали с поличным – в тот самый момент, когда она пыталась отравить обед бойцов ополчения ДНР.
Костя хватает телефон, дрожащими руками начинает набирать номер.
– К счастью, часовые оказались начеку, – завершает Стас, – и ликвидировали угрозу.
Новый кадр на экране – Оля, испачканная в грязи, лежит на земле, раскинув руки. Ее тело прошито автоматной очередью.
Костя роняет телефон и делает шаг к телевизору. У него такой вид, как будто он хочет вцепиться в экран. Однако Константина останавливает сдавленный крик в дверях гостиной.
– Оленька!
Костя оборачивается – Людмила Николаевна, бледная как полотно, криво опускается на пол. Растерянный Захар Иванович бросается к ней:
– Люд… Ты чего?
Костя быстро поднимает телефон, нажимает 103 и орет:
– «Скорая»!..
* * *
Городское кладбище. Двое мужчин в строгих костюмах – Константин и Миша – стоят перед свежей могилой, в которую воткнуты два столбика с табличками: «Рабцевич Людмила Николаевна» и «Рабцевич Захар Иванович». Даты рождения разные, дата смерти одна.
На Константина страшно смотреть. У него запали глаза, резко обозначились морщины, поседели виски. На лице – трехдневная неровная щетина.
Тяжелое молчание. Миша косится на отца и не выдерживает.
– Слушай, я по телефону не понял. У деда тоже сердце?
– Нет, – ровным голосом отвечает Константин, – он просто умер.
– В смысле? – хмурится Миша. – Врач что сказал?
– Он так и сказал, – не меняет тон отец. – «Он просто умер». И добавил, что так иногда бывает. Сидел в коридоре, ждал свидетельство о смерти. И просто умер.
Снова молчание.
– Я знал, что Олька в Донбасс поедет, – вдруг говорит Миша, не отводя взгляда от могил.
Константину нужно несколько секунд, чтобы до него дошло сказанное. Он медленно поворачивается к сыну и смотрит на него во все глаза. Эмоции возвращаются, и сложно понять, чего тут больше: ярости или изумления.
– Она позвонила, – продолжает Миша, по-прежнему избегая смотреть на отца. – Просила тебе не говорить…
– Ты знал… – глухо перебивает его Константин. – И не помешал… И мне ничего не сказал…
– Как я мог ее не пустить? – угрюмо отвечает сын. – Она бы все равно…
– Ты должен был сказать мне! – кричит Константин. – Я бы поднял связи! Ее бы развернули по пути!..
– Что ты на меня орешь?! – Миша поворачивается к отцу и кричит на той же громкости: – Это не я ее убил! Это не я заварил в Украине всю эту кашу!
Слова застревают в горле Кости. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга – набычившись, сжав кулаки. В эти секунды они становятся почти близнецами, несмотря на разный рост, комплекцию, черты лица – потому что выражение глаз, поза, мимика отца и сына являются зеркальным отражением друг друга.
Константин не выдерживает первым. Он тихо протяжно выдыхает, разжимает кулаки, опускает голову и плечи.
– Да, – говорит он очень тихо, – ты прав. Это я убил свою дочь…
– Пап, не говори ерунды…
– …и своих родителей…
– Пап!
– …и вообще их всех.
– Папа! – Миша чуть не плачет от бессилия. – Хватит! Ничего уже не исправишь!
– Еще как исправишь, – неожиданно жестко отвечает Константин и медленно поднимает голову. – У меня будет к тебе одна просьба…
* * *
Квартира Игоря. Он стоит у окна и смотрит в ночь, скрестив руки на груди. Игорь внимательно слушает Костю, который сидит перед ним на табуретке. Константин говорит – горячо, нервно, сцепив пальцы и для верности сжав их между коленями. Вид у него еще более измученный, чем на кладбище.
– …он специально все это устроил! И приглашение это для Оли! И провокацию…
– Ты говорил, – перебивает Игорь, – у тебя план.
– Да! План! – Костя торопится, как будто боится не успеть все рассказать. – Мы докажем всему миру, что никакие не ополченцы там воюют! Кадровые российские военные! Регулярная армия! Оружие – прямо с армейских складов под Ростовом! Все увидят! А эти… Они еще умоются кровью!
Константин не выдерживает, вскакивает, подходит к Игорю вплотную, бросает слова ему прямо в лицо:
– У меня остались кое-какие материалы. Что-то можно найти. Но главное – подача! Мы будем очень убедительны! Мне нужны все: Ира, Толик, Никита… и обязательно – Паша! У него чувство слова… Когда соберешь?
– Три дня, – отвечает Игорь.
– Надо завтра! – настаивает Костя.
– За ними топают, – невозмутимо отвечает Игорь. – И наши, и эфэсбэ, и, кажется, эсбэушники. А Паша вообще в деревне. Так что – три дня.
Костя пытается гипнотизировать своего верного помощника, но быстро понимает, что тут без шансов.
– Ладно, – говорит он, – три.
– И ты заодно немного в себя придешь, – добавляет Игорь.
– Я в тонусе! – резко отвечает Костя.
Игорь примирительно улыбается.
– Нина с Соней, кстати, где? – спрашивает он.
– Я их с Мишкой в Испанию отослал. Там не достанут.
Игорь кивает.
– Хорошо. Но тебе тут нельзя. Пойдем, отведу в одно место, будешь пока там.
* * *
Костя и Игорь почти в темноте поднимаются по лестнице недостроенного жилого дома. Константин впереди, Игорь следом. Костя продолжает говорить, энергично жестикулируя:
– …И свидетели… Свидетелей должно быть много… Дети… На детей всегда острая реакция… А эффекты можно в ПВТ
[3] заказать, я уже навел справки.
Константин доходит до двери на этаж, дергает ее, но дверь закрыта.
– Слушай, а… – говорит Костя, разворачиваясь, и замирает, пораженный.
В руке Игоря – большой тяжелый револьвер, на дуло которого навинчен глушитель.
– Игорь! – говорит Константин, придя в себя. – Нашел время! Дверь как открывается? И куда мы вообще идем?
– Костя, – отвечает Игорь, – мы никуда не идем. Я серьезно.
Константин всматривается в лицо Игоря, но на нем нет даже его обычной детской улыбки.
– Так значит… – Костя прижимается спиной к двери. – Тебя купили? Вряд ли… Запугали?
– Я сам испугался.
– Что нас накроют? Что мы проиграем? – Костин взгляд напряжен, лоб наморщен, он соображает с такой скоростью, с какой он никогда раньше не соображал.
