Мышонку, Медвежонку, Лисенку и другим моим друзьям
Косточка блестящая, камешек искристый,
Ты родился дважды в этот мир, малыш,
И в него ты выйдешь заврочеловеком
Из гнезда, в котором спрятавшись сидишь.
Косточка блестящая, камешек искристый,
Навсегда запомни, заврочеловек:
Как звезда двойная в предрассветном небе —
Жизнь твоя одна, но вдвое долог век.
Косточка блестящая, камешек искристый,
Два желтка яичных в скорлупе одной.
От гнезда родного до ступеней храма
Поведет по жизни путь тебя земной.
Косточка блестящая, камешек искристый,
Два кусочка ткани крепко сшила нить.
Встретишь ты судьбу свою под священным древом
И на зов ее ты должен поспешить.
Косточка блестящая, камешек искристый,
Вдвое стань сильнее в жизни и в бою.
Знай, что хорошо, не делай то, что плохо,
И храни на сердце песенку мою.
«Слова мудрой женщины» (Старинная народная песенка с прихлопами)
[1] 
1
Грейс и Франклин
~ Картер, ее чудесный сыночек ~
Кото Ламу, Вокам, острова Ару, провинция Малуку в Восточной Индонезии, 1921
Грейс Кингсли проснулась от испуга и убрала с лица прядь влажных волос. Ей показалось, что хижину сильно тряхнуло. И в самом деле, в тонкую стену, сложенную из пальмовых стволов и досок, снова кто-то ударил. Грейс села на жесткой кровати и протерла глаза. Ребенок мирно посапывал рядом, его маленькая грудь ритмично вздымалась.
Хижина была наполнена сырым, тяжелым воздухом, который медленно колыхался после каждого налета муссона. Сквозь щели в стенах виднелось вечернее темно-оранжевое небо.
– Грейс, ты проснулась? – спросила с порога Яра, зажигая фонарь.
– Вроде да. – Грейс медленно подвернула под себя ноги и ласково погладила нежную щечку Картера, ее чудесного сыночка. – Франклин вернулся?
– Пока нет. Ты голодна? У меня есть тушеная рыба, – предложила Яра.
– Спасибо, Яра, позже. Знаешь, я подумала, что началось землетрясение.
– Нет-нет, все спокойно. Это проказничают Джанти и другие килосы. Негодники выбрались из загона и вздумали устроиться под хижиной. Сегодня завров так и тянет играть. Пока ты спала, сюда влетели три риптуса – мне пришлось отгонять их от малыша.
Завернутый в пеленку младенец пошевелился, выныривая из глубокого сна, и заморгал.
– Ну, покорми своего сыночка. – Яра улыбнулась и ушла.
Вскоре оранжевые полосы солнечных лучей потускнели. Возле хижины послышались голоса. Грейс напрягла слух, пытаясь угадать их обладателей, но люди щебетали на местном языке. Потом один басовитый голос перешел на английский:
– Они снова сбежали! Я хорошо помню, что запер ворота, когда пригнал их с пастбища в загон. Что они вытворяют?!
– Они залезли под хижину. Наверное, услышали детский плач и захотели поглядеть на ребеночка, – пошутила Яра.
– Не говори глупости – мальчуган еще ни разу не заплакал. Я даже сомневаюсь, что килосы или наши соседи догадываются о его существовании. Завров всю ночь что-то пугало. Знаешь, когда я шел в Новый город, я видел на краю джунглей тенезавров – они никогда еще не подходили так близко к Старому городу.
– Я посадила короткорогих тритопсов в загон к килосам. Но ты все-таки почаще проверяй их, а то они снова сбегут, – сказала Яра. – Франклин не с тобой?
– Я посоветовал ему остаться в городе, хорошо провести вечер и выспаться в гостевом доме. Когда я уходил, он разговорился с еще одним белым. Они вроде бы подружились и выпили в честь новорожденного.
Хижина внезапно пошатнулась, подвешенная к потолку лампа заходила ходуном, по стенам заплясали тени. Билло, ругаясь, выскочил на улицу в сгущавшиеся сумерки.
– Хватит тереться о стену, неуклюжий чурбан! – Остальные слова он произнес на местном диалекте.
Внимание Грейс снова вернулось к Картеру, ее маленькому сыночку, который теперь высвободил ручонки и потянулся, сытый и довольный, не обращая внимания на шум и крики. Грейс взяла его ладошки в свои, похлопала ими и запела старинную песенку:
Косточка блестящая, камешек искристый,
Ты родился дважды в этот мир, малыш,
И в него ты выйдешь заврочеловеком
Из гнезда, в котором спрятавшись сидишь.
* * *
Новый город, казалось, уже привык видеть у себя пеструю толпу моряков и ловцов удачи. Франклин, сидя с кружкой пива у барной стойки, мало-помалу разговорился с единственным европейцем, который случайно оказался рядом. Возле окна шумела и перекрикивалась на разных языках компания картежников.
– А сам ты откуда, Лампрехт? – поинтересовался он у своего собеседника.
– Из Кёнигсберга, Пруссия. И пожалуйста, зови меня Ламберт, так гораздо проще.
– И не походит на немецкое имя? Думаю, многие хотят забыть войну. У меня есть хороший друг Тео – так он мысленно до сих пор еще воюет.
– Да – и это тоже. Но мне вообще никогда не нравилось имя Лампрехт. Оно нелепое. А вот Картер – дело другое, чудесное имя. Я уверен, мальчика ждет интересная жизнь путешественника и исследователя. – Ламберт поднял кружку. – Ну, выпьем за Картера!
Франклин просиял и чокнулся с Ламбертом.
– За Картера! Ламберт, у тебя есть дети? – поинтересовался он, ставя кружку на стойку.
– Нет. – Ламберт покачал головой.
– Тебе это неинтересно или, может, ты еще не встретил хорошую женщину? – допытывался Франклин. За последние сутки он испытал невероятные эмоции. Впервые подержав на руках новорожденного сына, он чувствовал такое воодушевление, что не мог думать о правилах вежливой беседы. И сейчас, разговаривая с незнакомцем, он даже забыл про осторожность, что было ему несвойственно.
Его собеседник тяжело вздохнул:
– Нет. Я женат и очень счастлив. Но у нас нет детей, и нас это устраивает. Мой родной отец был… далек от совершенства, мягко говоря.
Франклин явно заинтересовался.
– Расскажи, – попросил он, откидываясь на спинку стула.
