– Расс, где ты живешь?
– В Патни.
– Где находится Патни?
– К югу от Лондона. На реке.
– Я хочу приехать к тебе. Задать кое-какие вопросы. Пожалуйста.
– Ой. Конечно. Да. Только завтра мы заняты, на обед приедут родители Джо.
– Я могу приехать пораньше. Я не сплю, так что могу приехать в любое время.
– Ясно. Понимаешь, утром мы довольно загружены, маленький ребенок и прочее.
– Полчаса. Дай мне всего полчаса.
– Ладно. Поговорю с Джо. Подожди… – голос приглушается, видимо, он прикрывает трубку рукой. Лили слышит, как он говорит: «Жена Карла… Исчез… С утра… На полчаса». Ему отвечает сердитый женский голос: «Только не здесь. Идите в “Антониос”».
Он возвращается к разговору:
– Хорошо, договорились. У нас тут рядом есть кофейня, закусочная. «Антониос». Буду ждать тебя в девять. Дай мне свой номер, и я напишу тебе адрес.
Она диктует ему номер и спрашивает:
– А как ты выглядишь?
– Ой, ничего особенного, – извинительно бормочет он. – Обычный рост. Обычное телосложение. Каштановые волосы. Очки. А ты как выглядишь?
– Я похожа на Киру Найтли. Только не такая худая.
– А. Хорошо. Это поможет. До завтра.
– Да, – отвечает Лили. – До завтра.
16
Фрэнк раздвигает занавески, и его снова приветствует рычащая собака. Та самая собака, чья морда лежала вчера вечером у него на коленях, словно огромный мешок любви. Он улыбается псине, собака перестает рычать и начинает вилять тупым обрубком хвоста. Сколько времени – непонятно, но солнце еще совсем низко, и в задней части дома Элис выключен весь свет. Он открывает дверь, собака врывается и прыгает прямо на его кровать.
– Доброе утро, – приветствует он ее и чешет под подбородком. Она падает на спину и подставляет ему живот. Фрэнк садится рядом с ней, чешет ей пузо и размышляет о прошлой ночи. Ему не следует путать чувство беспомощности с чувствами к Элис. Он, как новорожденный младенец, вцепился в первого же человека, проявившего симпатию. Но все же… В ней что-то есть, нечто притягательное. Когда она рядом, его тянет к ней, словно даже атмосфера вокруг нее меняется. И дело не только в самоуверенности и физической привлекательности. Его привлекает ее устойчивость, артистизм, щедрость. Вчера вечером Элис рассказала ему про собаку, Хиро, – ее оставил другой жилец, и Элис взяла ее, без вопросов. А когда ее родители стали слишком стары, чтобы ухаживать за Сэди, она взяла и Сэди. И вот он тоже явился в ее тесный дом, еще один жилец, очередной лишний рот. А она, похоже, совсем не против. И это искренне.
– Грифф! – раздается во дворе тоненький голосок. – Грифф!
Пес спрыгивает с его кровати и выбегает за дверь. Это маленькая девочка. Романа.
Она замирает, увидев его в дверях.
– Ты рано встала, – говорит он.
– Знаю, – откликается она с резким йоркширским акцентом. – Мамочка велела вернуться в кровать, но я не могу.
– Вчера вечером ты тоже поздно легла. Наверное, ты устала.
Она пожимает плечами, обхватив руками огромную шею пса.
– Я не устаю.
– О, ну, значит, тебе повезло.
Она снова пожимает плечами и целует собаку в голову.
– И что ты собираешься делать?
– Наверное, пойду и снова попытаюсь разбудить мамочку.
Он содрогается от такого предложения. Вспоминает тени под сине-зелеными глазами Элис, то, как она собирает руками волосы и оттягивает их от лица, словно пытаясь не дать себе заснуть. Сегодня суббота. Раннее утро.
– А может, я приготовлю тебе завтрак, а потом включим телевизор? Или займемся еще чем-нибудь.
– Хорошо. Я ем на завтрак жареный рогалик. С арахисовым маслом. Сможешь приготовить?
Фрэнк пытается представить себе рогалик. Слово ему знакомо, но связанный с ним объект вспомнить не так просто. Ему приходит в голову собака с шелковистыми ушами. Но это неправильно. Багет можно положить в тостер. Значит, это какая-то разновидность хлеба.
– Если ты покажешь мне, где все лежит, уверен – я справлюсь.
– Ладно.
Он идет за ней в узкую кухню. Часы на микроволновке показывают 5:58.
– Вот, – говорит она, поднимая крышку деревянной хлебницы и доставая пакет – да-да, с рогаликами! Теперь Фрэнк вспоминает. – А арахисовое масло там, – она указывает на высокую полку.
– Хорошо, – он хлопает в ладоши. – Приступим.
Он достает с деревянной подставки тарелку и находит нож. Романа сидит на стуле за кухонным столом и наблюдает, как он пытается запихнуть в тостер рогалик.
– Нет, – смеется она, – ты должен разрезать его пополам!
– Ну конечно! Какой я глупый!
– Какой ты глупый!
Он режет багет надвое и засовывает обе половины в тостер.
– Почему ты ничего не помнишь?
– Даже не знаю. Твоя мама думает, что, может, у меня был какой-то большой шок. Настолько большой, что он вытеснил из моей головы все воспоминания.
– Как электрошок?
– Нет. Скорее, как жизненный шок. Понимаешь? Когда происходит что-то плохое.
– Например, как когда меня украл папа.
Фрэнк поворачивается и смотрит на Роману:
– Он тебя украл?
– Да. Но потом приехала полиция, и все стало нормально.
– Ого. Наверняка у тебя был шок. Сколько тебе было лет?
– Я была маленькой. Три года. Но с моей памятью было наоборот. Потому что я плохо помню, что было со мной в три года, но это помню в подробностях.
– А сейчас ты видишься с папой?
– Редко. Только когда он приезжает в Англию. Теперь он живет в Австралии и приезжает редко. Но мне нельзя никуда ездить с ним одной, чтобы он не украл меня снова, – она вдруг наклоняется вперед и смотрит на тостер. – Хватит! – кричит она. – Я не люблю пережаренный хлеб!
– А как выключить?..
– Та кнопка! Вон там! Скорее!
Рогалик выскакивает из тостера. Он почти не изменил цвет.
– Нормально? – показывает он малышке.
– Да, – с облегчением говорит она.
– А почему папа тебя украл? Что случилось?
– Мама переехала сюда, когда я была совсем маленькой, и он разозлился, потому что жил в Лондоне и хотел видеть меня почаще. А мама говорила, что нельзя, из-за… Кое-чего. Он ужасно злился, кричал, и все такое, и потом однажды, когда я приехала к нему в Лондон, он меня увез. Думаю, это был какой-то отель. И хотя он был ко мне очень добрым и покупал много подарков и конфет, я понимала, что это плохо, и испугалась. А потом приехала полиция, и было очень страшно. И я помню все. Все.
