Актеон смотрел с вершины холма на огромный город, представлявшийся собранием крыш между семью холмами. Дома взбирались на возвышенности и были разбросаны по долинам. Между ними, почти рядом с Палатинским холмом, возвышался Капитолий — крепость Рима — на отвесной бесплодной Торпейской скале. Грек перешел туда, чтобы осмотреть поближе храм Юпитера Капитолийского, более знаменитого своей славой, чем красотой.
Пройдя мимо лишенного всяких украшений храма Марса, стоявшего на вершине Палатинского холма, Актеон по крутой извилистой тропе перешел к Капитолию. Он встретил на своем пути жрецов Юпитера, выступавших важной поступью, будто принося постоянную жертву своему богу; видел мерно выступающих весталок, закутанных в белые покрывала. Из храма Марса вышли несколько легионеров, закованных в латы из медных полос, похожих одна на другую; обнаженные бедра прикрывались только шерстяными полосами, висевшими с пояса. Они шли, держась за рукоятки своих коротких мечей и оживленно разговаривая о предстоящем походе в Империю, но ни одним словом не вспомнили о положении иберийских союзников.
Актеон вступил в священную ограду Капитолия, окруженного мрачными стенами. Тут была старинная Торпейская скала с двумя вершинами, соединенными большой площадкой. На более высокой — северной — помещалась цитадель Рима, на южной — храм Юпитера Капитолийского, окруженный крепкими колоннами.
Актеон вошел в цитадель, прославившуюся своей защитой во время нашествия галлов. По краю лужи, среди храмов, примыкавших к твердыне, он увидел священных птиц, гусей, предупредивших своим криком среди ночной тишины о готовящемся нападении галлов. Затем по нижней площадке, делившей холм как бы на две части, Актеон подошел к великому римскому святилищу.
Лестница в семь ступеней вела к храму, построенному во времена последнего Тарквиния в честь трех римских божеств — Юпитера, Юноны и Минервы. Здание состояло из трех отделений, параллельных трем открытым дверям на одном фронтоне. Среднее отделение было посвящено Юпитеру, оба крайних — двум другим божествам. Фронтон, по углам которого возвышалось несколько каменных лошадей грубой работы, поддерживал тройной ряд колонн. По боковым сторонам тянулись два ряда колонн, образуя портик, под тенью которого прохаживались очень старые римляне, обсуждая городские дела.
Храм был построен архитекторами, вызванными из Этрурии, и под колоннами виднелись статуи, привезенные из Сицилии и с других войн, которые вел Рим. Этот суровый народ был не способен производить художников: у него были солдаты, снабжавшие его художественными произведениями путем захвата и грабежа.
Афинянин вошел в среднее отделение, посвященное Юпитеру, и увидел изображение бога из обожженной глины, с позолоченным копьем в деснице. Перед изображением неугасимо курился жертвенный алтарь. На верхушке храма гномон — солнечные часы показывали со своей высоты время всему Риму.
Пора было отправляться в Сенакулум — старинное здание у подножия Торпейской скалы, между Капитолием и Форумом, много лет спустя превращенное в храм Согласия. На ступенях, ведущих к Сенакулуму, Актеон встретил двух послов, отправленных Сагунтом еще до начала осады: двух старых земледельцев, в первый раз в жизни растерявшихся и сознававших свое бессилие за несколько месяцев пребывания в Риме, прошедших в бесконечных посещениях сенаторов, свиданиях с ними и убеждениях, не приводивших ни к чему. Оба сагунтинца, растерявшиеся и сознававшие свое бессилие перед городом, все не дававшим окончательного ответа на их просьбы, последовали, как автоматы, за развязным греком, везде чувствовавшим себя как дома и говорившим на разных языках, будто весь свет был его родителем.
Собрались сенаторы. Одни пришли после своих городских дел и явились в белых тогах с красной каймой, сопровождаемые клиентами, пролагавшими дорогу, как бы желая привлечь внимание к своим величественным покровителям. Другие, прибывшие из деревни, оставляли свои повозки у ступеней Сенакулума и, передав вожжи рабам, восходили по лестнице с перевешенной через руку тогой, одетые в короткую юбку из грубой шерсти, какую обыкновенно носили земледельцы, и распространяющие вокруг себя запах своих конюшен и хлевов. Это были все люди зрелых лет, по крепкой мускулатуре их можно было сразу видеть, какую им приходилось вести жизнь в постоянной борьбе с землей и с врагами; были и старики с длинными бородами и высохшими лицами, дрожавшие от старости, но со взглядом, выражавшим сознание прежних сил. Толпа, двигавшаяся по Форуму у ступеней Сенакулума, смотрела на них с восторгом и почтением: они были отцами республики, головой Рима.
Посланцы Сагунта поднялись по лестнице храма. Под колоннами, поддерживающими фронтон, были навалены груды вещей, награбленных в последние войны и принесенные на Форум во время триумфального шествия победителей среди толпы, приветствовавшей их, размахивая лавровыми ветвями. Актеон видел щиты, пробитые стрелами, мечи со следами крови, большие колесницы с отломанными дышлами и позолотой, загрязненной глиной поля битвы. Это были трофеи самнитской войны. А дальше, по стенам, тянулся целый ряд деревянных фигур, окрашенных в красный и синий цвет, снятых с носов карфагенских кораблей после великой победы при Эгастских островах. Тут же лежали железные скобы с ворот многих городов, завоеванных римлянами: золотые значки с изображением фантастических животных, раскачивавшиеся над войсками Пирра, огромные клыки слонов, с которыми эти африканцы шли против римских легионов, шлемы лигурийцев с рогами или орлиными крыльями, стрелы альпийских племен, а возле дверей, как почетный трофей, — доспехи славного Камилла, пронесенные по городу с триумфом после того, как великий римлянин прогнал галлов из Капитолия. На одной из стен висело странное украшение — огромный черный кусок, напоминавший пергамент. Это была кожа большой змеи, в продолжение целого дня задерживавшей все войско Атилия Регула на его пути к завоеванию в Африке Карфагена. Это чудовище, неуязвимое для стрел, пожрало массу солдат, но само было побито камнями, и Регул отправил шкуру гадины в Рим, как свидетельство о происшедшем.
Посланцам Сагунта пришлось прождать довольно долго, прежде чем центурион позвал их в Сенакулум.
Грек, окинув взглядом полукруг, на котором разместились сенаторы, почувствовал смущение перед величием этого собрания. Он вспомнил вступление галлов в Рим. Изумление варваров перед этими старцами, неподвижно сидевшими на мраморных скамьях, закутанными, как призраки, в ярко-белые одежды, оставлявшими открытыми только серебристые бороды и державшими скипетры из слоновой кости с божественным величием, светившимся в их неподвижных глазах. Одни только варвары, опьяненные кровью, могли осмелиться поднять руку на внушительных старцев.
Их было больше двухсот. Кое-где между ними виднелись пустые пространства — места сенаторов, которые не могли явиться на собрание, и на белых скамьях, расположенных амфитеатром, белые точки казались снегом на замерзшей земле. Между скамьями полукругом возвышался ряд колонн, поддерживавших купол, через который проникал полумрак, как будто способствовавший сосредоточенному размышлению. Полукруг был огорожен невысокой каменной балюстрадой, и по ту сторону ее собирались именитые граждане, еще не назначенные сенаторами. В центре барьер прерывался квадратным пьедесталом с бронзовой волчицей с близнецами, сосущими ее; на подножии пьедестала виднелись начальные буквы названия высшей правительственной власти Рима: S. P. Q. R. (Сенат всего римского народа). На треножнике перед пьедесталом помещалась курильница, над которой вился ароматный голубой дымок.
