Но продавщица на кассе спросила меня:
– Деньги мать дала или украл?
– Украл, – ответил я. – Убил сначала, а потом украл.
Я смотрел продавщице прямо в глаза.
Она улыбнулась и пробила чек.
Презервативы висели около кассы. Я показал на тот, который был мне нужен, и попросил три штуки.
И началось.
Продавщица спросила, хитро щуря глаза:
– Не рано ли тебе?
– В каком смысле? – я сделал вид, что не понял.
Она ухмыльнулась:
– Пользоваться тебе ими не рано?
Аптеркарша была толстая пожилая тетка с крошечными глазками.
Я широко улыбнулся ей:
– Не надо завидовать.
– Похами мне еще, – предсказуемо ответила она.
На бейджике аптекарши были написано «Туманова З.И. Фармацевт».
– Уважаемая госпожа Туманова, – произнес я совершенно серьезно. – Вам, как фармацевту, должно быть известно, что презервативы делаются из очень прочного материала, кроме того, сама специфика использования этих изделий предполагает их абсолютную водонепроницаемость. Поэтому я, как и другие школьники России, использую их для химических опытов. Вы, госпожа Туманова, мешаете моему пылкому уму внедриться в тайны науки химии. Более того, вы отчего-то считаете, что мне рано заниматься наукой, и даже завидуете мне, потому что я занимаюсь наукой, а вы нет. Мне это кажется странным, и потому я прошу пригласить директора этого заведения, чтобы я мог довести до его сведения, как вы мешаете молодым людям в их пытливых занятиях научной деятельностью.
По мере моего монолога физиономия фармацевта Тумановой З.И. вытягивалась все сильней.
Я закончил и победно смотрел на госпожу Туманову.
Я был единственным покупателем, и, увы, никто не мог оценить моего прекрасного монолога.
– Так ты это… – начала Туманова.
Но я ее перебил:
– Прошу разговаривать со мной на вы и пригласить директора. – Я помолчал и понял, что надо использовать последний убойный аргумент, который всегда действует на взрослых. – Иначе я пожалуюсь отцу, что вы не продаете мне изделия, необходимые для очень важного и очень химического опыта.
Туманова спросила:
– Сколько тебе?
– Вам.
– Сколько вам?
Последнее слово она выдавила с трудом, но все-таки выдавила.
– Три. И директора.
Она протянула презервативы.
Я – деньги.
Она отсчитала сдачу.
– И запомните, госпожа Туманова, никогда нельзя стоять на пути развития науки.
С гордым видом я вышел из аптеки.
Одну проблему я решил. Теперь оставалась проблема с водкой, которую мне тоже, конечно, продавать не будут.
Удивительное дело! Я не сделал ничего плохого: никого не убил, не ограбил. И только по той причине, что мне мало лет, меня все время все достают. Достают и достают. Просто так.
Как будто возраст – это вина.
Почему они за меня решают, когда мне пить водку и заниматься сексом? Почему они решили, что я – придурок, который сам не в состоянии ни за что отвечать?
Включите программу новостей. Или ток-шоу, которые так любит моя мама… Ну, и кто тут придурок?
Настроение портилось.
А вечер приближался.
Хорошо еще, что у меня есть Ляга. Я скучаю по ее выпуклым глазам и по тому, как она плавает, отталкиваясь от воды.
Я бы взял Лягу вечером с собой.
Но это явно невозможно. Придется как-то самому.
Самому придется.
Как-то…
_______________________________________________
Я смотрел на то, как орет на меня Оля… Не слушал, что она кричит, потому что ее тексты разнообразием не отличаются, а вот именно смотрел.
Смотрел себе и думал: вот эту женщину я любил. С ней прожил много лет. Она родила мне замечательного сына. Она казалась мне незаменимой.
Из восьми миллиардов жителей земли так дотошно… Можно употребить такое слово? Почему нет? Да, именно столь дотошно я знаю только ее. Я изучил все родинки на ее теле; все ее привычки; мне известно, что если по ночам она начинает сопеть, ей надо тихонечко подуть в ухо, и сопение прекращается…
Раньше… Сколько лет назад? Или веков? Да и было ли? Было, да: я обнимал ее и заканчивался любой скандал.
Куда делось? Где потерялось?
Раз… Два… Три… Проверка…
Пишем ли?.. Пишем…
И вот передо мной стоит совершенно чужой человек, который не вызывает у меня ничего, кроме раздражения.
Моя жена… Мать моего ребенка… Совершенно чужой человек. Чужой человек в совершенстве.
Сейчас сказать ей о своем решении или позже?
Я же решил, что это будет второй шаг. Значит, второму и быть.
Ольга словно почувствовала мои мысли… Не поняла, а вот именно почувствовала. Она всегда умела чувствовать, что я скажу, прежде чем я произносил слова.
И вот, когда я уже открывал входную дверь, она произнесла совершенно спокойно:
– Если ты удумал от меня сваливать – вали. Но скорый развод я тебе не дам, так и знай. Тянуть буду до последнего.
Я искренно удивился:
– Почему?
– Потому что ты отбегаешь свое и все равно вернешься. Стареть мы будем с тобой вместе. И ты это прекрасно знаешь. Понял меня, Сергей Сергеевич?
Это было настолько неожиданно, что я не нашелся, что ответить.
У меня возникла предательская мысль: она ведь права – права она, черт побери!
Я выскочил на улицу, словно мечтая убежать от этой жуткой мысли.
Ирма, как нередко бывало в последнее время, ждала меня за углом в своей машине.
Хотите, я скажу вам, что такое любовь… Я уже чего-то такое говорил, но это все фигня…
Сейчас я понял. Кажется, понял окончательно.
Убегая от своей мысли, ты выскакиваешь из-за угла, словно преступник, скрывающийся от погони, и видишь ее… Да нет, не ее ты видишь, но только машину… От нее – лишь абрис, силуэт, неясность… Но этого достаточно, чтобы все мысли, в том числе и эта, мерзкая, испарились, а все твое стареющее существо заполнилось какой-то невероятной теплотой.
Вот – любовь.
И ты подходишь к машине, не умея убрать с лица идиотскую улыбку невыносимого счастья, и падаешь на переднее сиденье, и целуешь свою женщину, целуешь…
Целовать и целый – однокоренные слова? Человек не может быть целым, если не целует…
