– А девочкам она очень понравилась, и гувернантку ту я уже рассчитала. – Оксана говорила твердо, так, что сразу стало ясно, что решение уже принято. – Так что, господа, завтра утром Злата переезжает к нам! – это она вслух сказала, а уже Степану на ухо шепнула: – Их давно уже нет, Степа. Даст Бог, и не вернутся больше.
Да только вернулись… Прилетели на крыльях лютой мартовской вьюги. Явились оба – и Игнат, и Вран, а Степан подумал, что совершил страшную ошибку, когда разрешил Злате остаться в Горяевском. Теперь в заложниках у нежити оказалось на одну девочку больше. Правда, сама Злата себя заложницей не считала, с прежней резвостью скакала по лесу, успевала и с детьми управляться, и со старухой разговоры разговаривать. Ни Игнат, ни Вран ее не замечали. До поры до времени…
Тот день ничем не отличался от остальных, весна входила в свою силу, топила снег даже в самых темных уголках леса, будила мелких птах, гнала из-под земли первоцвет. Жизнь, какая она есть. Красота. Степан сидел на крыльце своего дома, правил нож, когда услышал этот крик. Кричать так не мог ни человек, ни животное. Кто ж тогда?
Долго гадать не пришлось. Затянуло весеннее небо. Сначала подумалось, что тучами, но оказалось, что птицами. И дождь на землю пролился кровавый, совсем как тогда, на болоте. Степан вскочил на ноги, сбежал с крыльца, задрал голову к небу, прикидывая, где, над каким местом проливается в это самое мгновение кровавый дождь. Выходило, что близко. Где-то посреди пути от его дома до ведьминой избушки. Стало одновременно и страшно, и радостно! А ну как нашла старуха управу на нежить!
Вот только не нашла…
Вран стоял в центре лесной поляны. Он больше не кричал, закрывал лицо руками. А над головой его с кровавыми ошметками плоти в клювах кружили птицы. Занялось от боли сердце, предчувствуя страшное. Если столько крови, сколько же тогда мертвецов?..
А Вран отнял руки от лица. От того, что когда-то было лицом, а сейчас дымилось и оплывало на землю гнилой плотью.
– Пограничник… – прошипел, обнажая в страшной ухмылке голые десны. – Вижу, снюхался со старой гадиной!
– А у тебя, вижу, не вышло?
Не возвращал кровавый дождь нежити былую красоту и силу, не приживалась больше сорванная с мертвецов плоть. Старуха постаралась? Она! Больше некому.
– Думаешь, ржавой цепью меня можно удержать, – шипел Вран, размазывая кровь по тому, что когда-то было лицом. – Думаешь, со мной так просто справиться?
Значит, права оказалась старуха, приходил он к ней за цепью, да только встретил неласковый прием. Чем она ему в морду плеснула, каким таким заклятьем? Или, может, остатками той силы, что еще могла наскрести по углам? А цепь, видно, силу имеет, если Вран за ней пришел. Эх, еще бы и замок найти!
– Зря ты все это затеял, пограничник! Ох, зря! Думаешь, если повязаны мы с тобой, думаешь, если я девок твоих не могу убить… – Значит, не может! Вот и проговорился нелюдь! – Думаешь, я никого не трону? Так не надейся, пограничник! И года не пройдет, как наполнится твой любимый лес мертвечиной! Никто меня больше не остановит! Ни меня, ни мою Погоню! Готовься хоронить мертвецов, пограничник! Долго я тебя терпел! – Сказал и раскинул в стороны руки. Степан и глазом моргнуть не успел, как укрыла нелюдя черная копошащаяся мантия. Укрыла и вовсе унесла…
– Думаешь, не врет? – спросил Степан, не оборачиваясь. Старухину силу он чуял за версту.
– Не врет. – Ведьма вышла из тени старой ели. – Озверел он теперь, пограничник. Если мы его не остановим, не останется скоро в округе ни единой души. Убьет всех и сбежит, затаится.
– Девочки?..
– Ты же слышал. Не может он им сейчас навредить, но вот удержать в своем доме может. А дом тот ты и сам видел. Долго в нем можно прожить, чтобы не сойти с ума? Чтобы без людей, без смеха, чтобы ни единой живой души кругом?
Степан представил и зажмурился. Крепко, до кровавых кругов перед глазами. Не желал он никому такой доли, а уж тем более тем, кого любил больше жизни.
– Ты же и сам все знаешь, пограничник, – продолжила старуха, – сильный он, не совладать нам с ним пока.
– А Злате? Что с ее силой? – спросил с великой надеждой. Сейчас он был готов и на такой шаг. Если потребуется, будет в его маленьком воинстве и вот эта рыжая. Надо же как-то людей спасать.
– Ничего. – Старуха пожала плечами. – Спит сила. Я уже начинаю думать, что почудилось мне. Или не так сильна оказалась девочка, как мне думалось. Ты про людей сейчас печалишься, я знаю.
– Он не остановится, начнет убивать. – Степан стер со лба холодную испарину. – И я знаю, что в том есть моя вина.
– Не твоя – моя. – Старуха покачала головой. – Из-за меня он озверел. Мне и думать, как его остановить. – Она глянула на Степана искоса. – Не надейся, пограничник, убить я его не сумею, а вот Погоню его остановлю. Пусть хоть и на время, но для нас с тобой время – нынче самый главный союзник.
– Я помогу. Что делать нужно?
– Тебе, пограничник, ничего. Вот он все сделает. – Старуха посмотрела на своего филина, и тот согласно ухнул. – Ворона, эту гадину одноглазую, нужно изловить. Без него Врану тяжко будет управляться со своей Погоней. Понадобится время, пока новая птица его найдет.
– Сама найдет? – Степан смотрел на филина и думал, справится ли тот с вороном. А если справится, то какой ценой.
– Да. Звери или птицы, тут уж у кого как, таких, как мы, сами находят. Это неразрывная связь.
– А если связь порвать? – спросил с надеждой.
– Больно будет тому, кто уцелеет. Это, как без руки остаться или без сердца. И часть колдовской силы уйдет со смертью зверя. Вот на это я сейчас и уповаю, пограничник.
– Я могу попробовать ворона пристрелить. Мне бы только выманить его из башни.
– Не получится. Не берет таких зверей обычная пуля. Чем сильнее хозяин, тем сильнее его зверь. А Вран очень сильный.
– А ты, твой зверь сильный?
– Мой зверь старый и хитрый. – Филин снова согласно ухнул. – Он справится. А я ему помогу.
– И сколько у нас будет времени?
– Не знаю. Надеюсь, до осени. А если повезет, то до следующей зимы. Ты ступай, пограничник, не мешай. Мне подумать нужно. Крепко подумать.
– А если у тебя не получится? – задал Степан самый важный сейчас вопрос.
– А если не получится, ты об том первый узнаешь. Дочка у меня есть. Не здесь живет – далеко. Я для тебя ее адресок черкану, под порогом спрячу. Если не слажу с нежитью, отправишь ей весточку, пусть возвращается. Нельзя этому месту без присмотра. – Сказала, крутнулась на пятках и исчезла меж еловых лап, словно ее и не было. А Степан приготовился ждать. Больше ему ничего и не оставалось.
