Два придурка сшиблись врукопашной, и африканеру каким-то чудом удалось схватить и блокировать правую руку противника – тот не мог действовать ножом, мог лишь биться в клещах захвата, неистово ругаясь и стремясь вырваться. Но бур оказался сильнее – а может, опасность придавала ему сил, он ведь отлично понимал, что стоит французу вырваться, как ему крышка.
Видимо, понял это и раненый. Лежа и зажимая левой рукой рану, правой он выдернул револьвер из кобуры.
В пылу бешенства Анри не сообразил, что ноги – тоже орудие боя, и он вполне бы мог пнуть противника, да так, что тому пришлось бы туго. Но не смекнул. А раненый открыл огонь.
Видно, он боялся зацепить земляка и потому пошел пулять по ногам. Но то ли он вообще был скверный стрелок, то ли ослабел от раны и рука ходуном ходила – но прилетело и чужим и своим.
Первым взвыл и подкосился Анри. Ножа, правда, он не выпустил, но дела его сразу стали плохи. Буру бы в этот момент оттолкнуть противника, отскочить подальше! – да не догадался. И вторая пуля-дура нашла его.
Горе-стрелок попал в дружка удачнее, чем во врага – пуля расшибла левое колено вдребезги. От такого подарка парень отчаянно взмахнул руками, потерял равновесие, а главное – отпустил корсиканца. И тот, даром что хромой, молниеносно чиркнул лезвием по горлу врага.
Кровь брызнула фонтаном. Смертельно раненный повалился навзничь, но торжество хромого Анри, если оно и было, длилось секунды две. Лежащий все стрелял, опустошая барабан нагана, третья пуля ушла в белый свет, а вот четвертая попала так, что полгода будешь целиться – не попадешь. Попала в ключицу, перебила ее, отрикошетила к позвоночнику и разнесла шейные позвонки. Анри умер мгновенно.
А Мартынов и Слейтон в течение нескольких минут стали свидетелями еще двух смертей. Раненый с перерезанным горлом, похрипев по затихающей секунд двадцать, умолк, а стрелявший, из последних сил сделав дело, впал в беспамятство, и спустя минуты три-четыре многоопытный Слейтон констатировал смерть.
Мартынов не мог поверить глазам.
– Это… это что же? Это как же так?.. – бормотал он.
Слейтон сам не ожидал такого оглушительного эффекта от своего хитромудрого предприятия и теперь с некоторым трудом свыкался с мыслью, что назад дороги нет. Возвращаться в Катангу? Вновь начинать жизнь с нуля, с нищебродства по миру?.. Нет, конечно, все это не то.
– Слушай, Март, – сказал он. – Ну-ка, приди в себя! Что вышло, то вышло, не исправишь. Далеко нам еще идти?
– Не знаю, – ошалело, но чистосердечно признался Мартынов. – Надо делать замеры, по ним двигаться… Впрочем, мы приближаемся, это несомненно…
Слейтон понял, что долгих разговоров заводить незачем.
– Ну, ладно! Мир праху, а нам надо идти. Пошли, Март!
* * *
Челнок пришлось оставить в безымянной узенькой протоке и двигаться дальше пешком. Оба странника довольно успешно втянулись в ритм пути и шли сквозь джунгли вполне неплохо, отпугивая зверей, разводя костры и экономя запасы провизии и воды.
На взгляд дилетанта, ничего не менялось день за днем: одни и те же тропические заросли разной степени густоты, встревоженные крики невидимой живности. Но Слейтон понимал, разумеется, что Мартынову виднее. Тот не уставал проводить замеры, заносить результаты в журнал, хмуриться или довольно хмыкать – и так, немного плутая, экспедиция все же продвигалась к цели.
И вот, отмахав очередной световой день, мини-группа остановилась на очередной ночлег. Развели костер, скуповато поели мясных консервов и галет, убедились в том, что говяжьей тушенки осталось две банки, а галет одна пачка и совсем по чуть-чуть соли, сахара, кофе… Оба понимали, что ситуацию можно назвать кризисной, но говорить об этом не хотелось: утро вечера мудренее. Стали готовиться к отбою.
Отдых у них был налажен строго по очереди: один спит, другой охраняет. Сейчас первому выпало спать Мартынову, и он быстро вырубился, Слейтон же остался на часах. И вот тут-то…
– Пришли видения, – усмехнулся Хантер. – Галлюцинации.
– Ага, – рассмеялся «президент». – Вижу, знакомо!
– Еще как, – Реджинальд улыбнулся. – Значит, вы стали близки к цели.
– Да, – кивнул Слейтон. – И тишина. Я вдруг обратил внимание, какая тишина вокруг! У вас это было?
– Конечно.
Размышляя об этом, Слейтон не забывал подбрасывать в костер заранее срубленный сухостой, старательно поддерживая огненное статус-кво: тишина или не тишина, но именно пламя очерчивало волшебный круг, недоступный для лесных существ, не смевших приближаться к нему.
А здесь вдруг приблизились.
Странно: Слейтон не успел заметить, как это случилось. Вроде он не дремал, сидел с ружьем, смотрел – но все было темно и тихо, а в какой-то миг он внезапно заметил, что тьма полна светящихся глаз.
Это были именно глаза, не светлячки, не искры. И глаза человеческие. Примерно на высоте человеческого роста, ширина меж ними равна примерно расстоянию между глазами человека. Их было много. И в тот же миг, что он увидел их, он услыхал и голоса.
Но услыхал – не значит разобрал. Он напрягал слух, но так и не смог понять, что они говорили. Неясное бормотание, не то нейтральное, не то угрожающее… он хотел окликнуть Мартынова, но не смог, и пошевелиться не мог, и губ разомкнуть, точно сковала неведомая сила. Оцепенел и только мог следить, как бродят и перешептываются неизвестно о чем невидимые человекоподобные.
А Мартынов вдруг заворочался, глухо забормотал что-то столь же невнятное, что и лесные призраки. Это Слейтона испугало по-настоящему, он мучительно напрягся, чтобы разорвать оцепенение – и разорвал, почти физически, что-то лопнуло, вспыхнув сонмом ослепительных непрочных искр, вроде вспышки фальшфейера – были у них в запасе несколько штук таких.
И точно проснулся. Дико огляделся – ни глаз-огней, ни ропота в джунглях. Костер упадочно тлел, а Мартынов и вправду ворочался и постанывал во сне.
Слейтон поспешил подбросить в огонь дровишек, пламя обрадованно вспыхнуло, а он принялся тормошить компаньона.
– А? Что?.. – ошалело лопотал тот со сна, а когда более или менее пришел в себя, то пожаловался, что спал скверно, хотя вроде бы ничего не снилось, но было противное чувство тесноты, удушья, чего-то темного и жуткого… Впрочем, сны снами, а к несению караульной службы готов – это он заявил твердо.
Слейтон не стал рассказывать о своих видениях, чувствуя себя усталым и разбитым до крайности. Лег и сразу вырубился.
Его ничего не теснило, не кошмарило. Просто провалился в никуда, где ни пространства, ни времени. Секунды не прошло, как его затрясли за плечо, за руку:
– Вставайте! Да вставайте же, взгляните, что вокруг!
Голос Мартынова был сразу и радостный и истерический.
Слейтон вскочил.
– Смотрите! – повторил Мартынов.
