Симпкинс это превосходно понимал. Вот загвоздка-то! Пришлось смириться, отчего выражение лица детектива было примерно такое, как у человека, увидевшего за пуленепробиваемым стеклом миллион долларов: меньше длины протянутой руки, а руку-то и не протянешь.
Власть Слейтона в племени была безграничной и безоговорочной. Изъяснялся он отрывистыми повелительными командами: «Эй ты!», «Не входить!», «Ждать меня!» – и тому подобное. При этом к английской речи он прибавлял и какие-то грубые, рычащие звуки, надо полагать, слова местного языка.
Реджинальд не преминул спросить об этом.
– Да, – кивнул Слейтон, – язык у них есть. Бедный, убогий, но есть. Говорят они примерно как самое последнее нью-йоркское отребье или негры в южных штатах… Нет! Хуже. Но все-таки могут друг друга понимать… Ну да ладно! Об этом можно бесконечно говорить, а вас ведь, наверное, интересует, как я оказался здесь?
Конечно, это было интересно всем. А Бродманн поспешил всунуться с вопросом о пропавшей немецкой экспедиции: не очутилась ли она здесь. Не видел ли ее мистер Слейтон?
Мистер Слейтон на это загадочно усмехнулся:
– Давайте-ка обо всем по порядку…
* * *
Слейтон начал рассказ с пожара на острове – и миссис Гатлинг очень ярко вспомнила свой сон. Вспомнила – даже не то слово, он вернулся, если не вторгся с пугающей силой, чуть ли не как галлюцинация, пришлось чуть зажмуриться и встряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. Ладно еще, никто не заметил.
Итак, Слейтон условно спасся – смерти в огне избежал, но оказался в шлюпке посреди океана, с небольшим бочонком пресной воды и скудным запасом провизии. Как это расценить: жизнь или чуть отложенная смерть?..
– Именно так и стоял вопрос, – спокойно сказал он. – Я это осознал в полной мере. И стал бороться за жизнь.
Легкое суденышко действительно скользило по водорослям Саргассова моря почти как сани по льду. Нельзя, однако, сказать, что движение стало легкой прогулкой. Пришлось отменно поработать веслами, до пота и кровавых мозолей, пришлось пострадать от жажды и палящего солнца… воду приходилось пить крохотными глотками, а из прихваченных с собой брезента и сюртука удалось сделать нечто вроде шатра, где было адски жарко, зато не жгло прямыми лучами солнца. В сюртук, между прочим, заранее были предусмотрительно и аккуратно, незаметно постороннему взгляду, вшиты с полтора десятка золотых монет – последнее сокровище Острова погибших кораблей…
Гребля, конечно, отняла силы, которые восстановить было трудновато, поэтому, выбравшись за пределы «супа из водорослей», он почти не работал веслами, отдав себя на волю течения. Никаких навигационных инструментов у него не было, но ориентироваться по солнцу, по звездам он умел. И вот, используя подручные светила, он определил, что дрейфует на восток, к Африке, попав, очевидно, в полосу какого-то течения. Прикинув навскидку координаты, расстояния, скорость течения, он установил свое примерное местонахождение – отчего позволил надеждам забрезжить перед мысленным взором. Место оживленное, где проходит множество корабельных трасс…
Словом, можно поздравить Симпкинса. В этой части его версия оправдалась: на третий день дрейфа лодку заметил французский сухогруз «Одиссей», шедший с металлоизделиями в Пуэнт-Нуар. Подобрали, подкрепили: дали поесть, вина выпить; судовой врач осмотрел, сказал, что ничего страшного, легкая степень истощения, устранимая за неделю – впоследствии так и вышло.
В первый день спасенного расспросами тревожить не стали, а вот на второй пришлось объясняться: кто такой, откуда и так далее…
Честно говоря, внятной легенды у Слейтона так и не было. Он превосходно понимал, что в наш век выдумка о том, что спасся с потерпевшего крушение судна, не выдержит проверки радиообменом. Поэтому не осталось ничего другого, кроме как в беседе с капитаном плести туманные кружева о загадочных обстоятельствах, о которых лучше не распространяться… Ну а чтобы молчалось лучше, Слейтон заранее вынул из потайного кармана три золотые монеты и вручил их собеседнику – как он прикинул, это было что-то около месячного капитанского жалованья.
Диалог, конечно, происходил тет-а-тет, в капитанской каюте. Морской волк, провансалец из Марселя, для порядка покочевряжился, пословоблудил насчет всяких там правил и предписаний… но кончил тем, что деньги взял, буркнул нечто вроде «ладно, проехали…».
При этом, однако, он ухмыльнулся так загадочно и нехорошо, что у беглого губернатора заныло на душе.
Поселили его в матросском кубрике, по эконом-классу, так сказать – весь на виду. Все же он ухитрился не греметь своими золотыми, столь надежно они были вмонтированы в подкладку сюртука. Слейтон-Гортван всегда был человеком осторожным, предусмотрительным – жизнь научила. Эти спрятанные под полой золотые монеты были практически всегда при нем, вроде жизненного спасательного круга. И вот пригодились.
Он всегда был настороже, спал очень чутко, вздрагивал от каждого шороха – но матросня вокруг него занималась своими делами и, казалось, не обращала ни малейшего внимания на случайного пассажира… И он постепенно стал успокаиваться.
Зря! Капитан оказался хитрецом из хитрецов. Можно было не сомневаться, что это его рук дело – то, что произошло в самом конце рейса, за сутки до прихода в Пуэнт-Нуар. Только, разумеется, доказать ничего было нельзя.
Вечером, перед сном, Слейтон отправился в матросский гальюн, помещение в самом конце длинного коридора. Сделал дело, вышел, пошел обратно в кубрик. Ни души рядом не было – впоследствии, вспоминая тот миг, он готов был в том поклясться.
И вдруг погас свет.
И в тот же миг кто-то сзади свирепо схватил его за шею, заломил голову назад, стараясь повалить жертву. Слейтон, хоть и ослабевший за время океанских мытарств, был мужик здоровый и в рукопашных схватках не профан, он мгновенно присел, чтобы бросить противника через себя – но получил такой страшный удар по ребрам слева, и не кулаком, а чем-то куда более жестким, что едва не расстался с жизнью.
Сопротивление было сломлено. Явно несколько человек – трое, четверо? – молча, но пыхтя, отдуваясь в темноте, с полминуты зло и умело дубасили упавшего, стараясь, впрочем, не бить по лицу и голове. Затем невидимый старшой кратко цыкнул на подшефных – побоище прекратилось.
Сильные руки грубо обшарили полуживую жертву, быстро нащупали зашитые монеты, вспороли подкладку. Мерзавцы вытрясли все до последнего, убедились в том и поспешно ретировались, на прощанье наподдав по ребрам еще раз. Лежащий Слейтон услышал топот тяжелых матросских сапог по трапу.
Свет вспыхнул. И вновь – тишина и ни души вокруг. Слейтон лежал минут пять – никто не появился, ни одна сатана… Он с огромнейшим трудом встал, кое-как поплелся в кубрик.
Там все якобы уже спали. Подозрительно тихо, неподвижно, ни звука, ни шевеления. Артисты, чтоб им пусто было… Морщась и стараясь не охать, он вскарабкался на койку и стал думать.
Смоделировал возможный завтрашний разговор с капитаном. Так, мол, и так, ограбили, обчистили… Ну что ж, скажет капитан, не сегодня завтра бросим якорь, обращайтесь в полицию. Только…
