Вероятно, – подсказывает мой несуществующий психоаналитик (ростом до неба, с клыками в неуставных местах) – именно из этого идиллического воспоминания родилась в свое время полиция города Вильнюса, защищающая население от дурных снов (а сны от дурного населения). Ну и всех остальных от примерно всего.
Самое невыносимое при коммуникации с людьми (не какими попало, а замечательными, зачем с другими-то дело иметь) – явственно видеть на них отметины ада, черные дыры, куда уходят все силы, не менее явственно видеть стены, в которые они уперлись лбом и бодро маршируют на месте, не менее явственно – чудовищ, которые их пожирают, всю вот эту красоту, которая проступает порой просто во взгляде, осанке, повороте головы, или в одной-единственной вполне безобидной фразе, вслух или по переписке, неважно, все это может проявиться в любой момент. Не выдумывать, а видеть, это разные вещи, перепутать невозможно, увы.
Самое невыносимое – видеть это и оставлять, как есть, потому что я с этим не справлюсь, уже вот прямо сейчас не справляюсь, все это не моего ума дело, хотя моя (очень моя) печаль, с которой надо жить дальше, ну а как еще. Я нам тут не Господь Бог (уж точно не в большей степени Он, чем каждый сам себе). Отдавать себе в этом отчет, будучи при этом деятельной натурой, крайне мучительно. Но других вариантов нет.
Зато конечно бывают удивительные бонусы: зная кого-то много лет, лично или даже только по текстам, видеть, как в человеке закрываются эти адовы дыры, рушатся стены, с визгом разбегаются невидимые хищные чудовища, как их становится меньше и меньше, а то и вовсе не остается (по крайней мере, из видных мне). И понимать, что человек справился сам. Ну или с чьей-то помощью, но какая разница, справился все равно. Красивей этого зрелища постепенной победы духа над адской трясиной небытия я вообще ничего не знаю. Стоит терпеть этот ваш душный кинотеатр сансары, если в нем иногда показывают вот такое кино.
Сказки Оленого брата
В детстве у меня (конечно же) были сказки Андерсена; кстати, не желтый двухтомник, как у всех, а книжка в обложке с изображением ночного города, черные крыши на фоне темно-синего неба; кажется, на одной крыше сидели Пастушка и Трубочист, но точно не помню, мне давно на глаза эта книга не попадалась. Впрочем, речь не о том.
Из всех сказок больше всего меня впечатлил цикл про Оле Лукойе, потому что в детстве у многих такие… непростые отношения со сновидениями. Правда, приключения мальчика Яльмара казались мне скучноватыми, но это было совершенно неважно, возможность узнать, как это у других, сама по себе бесценна. Но по-настоящему меня потряс не сам Оле, а его брат под черным зонтом. И даже не сам по себе брат, а то, что Смерть рассказывает сказки тем, кого уносит с собой.
(Рассуждения про страшные сказки для детей с плохими отметками и веселые для детей с хорошими меня тогда, кстати, совершенно не впечатлили, это был такой типичный случай взрослого вранья, на которое не следует обращать внимания, взрослые всегда врут про послушание, хорошие отметки, и что им там еще от нас надо; в книгах тоже врут, эти места надо пропускать.)
В общем, страшные они там или веселые, эти сказки для мертвых двоечников и отличников, мне было плевать. Но сам факт: Смерть рассказывает сказки тем, кого уносит! Господи боже, вот бы их когда-нибудь почитать, оставаясь при этом в живых! Мне много лет этого хотелось, может быть, больше всего на свете, а может быть, и не больше, а только почти, сейчас трудно точно определить. Даже когда стало понятно, что Андерсен – просто сказочник, а сказочники все выдумывают, все равно хотелось. Потому что – ну ясно же, что все остальное он, может быть, выдумал, а про Смерть, рассказывающую сказки, откуда-то узнал.
Прочитать книгу сказок брата Оле Лукойе мне, конечно, не удалось – откуда ее было взять? Но в некоторых особо важных вопросах слова «нет» для меня не существует. Поэтому я уже много лет эти сказки пишу.
Скромное обаяние бездуховной бэ
На краю Ужуписа, в Тибетском сквере стоит оранжевая будка для книг, так называемая «свободная библиотека», кто-то приносит туда книги, кто-то забирает; я обычно приношу всякое объективно хорошее, но мне не особо нужное. Вот и сегодня, буквально только что.
Выкладываю книги из сумки, мимо проходит пара поздне-средних лет, разговаривают по-русски. Дама объясняет своему спутнику: раньше здесь, в Ужуписе жила богема, а теперь все выкупила бездуховная буржуазия, и вот, сам видишь…
Драматическая пауза, наконец дама заканчивает скорбным шепотом: – КНИГИ ВЫБРАСЫВАЮТ!
Да, детка, да, детка, да!
Слышу, как девочка спрашивает: «А что такое копрофильское порно?»
И мальчик отвечает: «Это про любовь».
Сметут нас с лица земли
Только что по бульвару Вокечю прошла компания мальчишек-подростков, с виду старшие школьники, прикиды по меркам моего поколения вполне панковские, а так-то наверное нормальный подростковый кэжуал. Волокли с собой переносной магнитофон; в прошлом году на эти бандуры была мода, наверное, еще не прошла. Из девайса хреначила симфония Моцарта, какая по счету, не помню, в этом кластере у меня вечный бардак.
Дети торжествующе поглядывали на нас, скучных филистеров в плеерах, с высоты своей немеряной крутизны.
Ладно, пусть сметают, ежели так.
Со Стебукласом
От погоды, такой распрекрасной, у меня ощущение, что власть в городе нынче бесповоротно моя. Плюс два и храбрый снег-камикадзе, практически не имеющий шансов успеть долететь до земли, не растаяв. Именно так я и представляю себе идеальную рождественскую погоду, лютый, лютый декабрь.
Все собутыльники поразъехались, кто куда, а пить глинтвейн на рождественской ярмарке – мой гражданский долг. Я его уже не хочу, натурально не лезет, но надо. Кто, если не я.
Поэтому сегодня бухали со Стебукласом. В смысле, с плиткой с надписью «STEBUKLAS»
[14], которую сделал когда-то художник Гитис, чтобы все желающие могли добыть себе чудо, встав на плитку и покрутившись на ней сколько-нибудь раз.
Так вот, сперва Стебуклас работал, в смысле, на нем как раз крутилась, загадав желание, пухленькая блондинка средних лет, после нее такая же пухленькая брюнетка, таких же средних, а потом еще сопровождавший их дяденька. Дяденька крутиться стеснялся, громко отвешивал простодушно грубоватые шутки, но очень хотел загадать желание, поэтому все-таки встал на плитку и покрутился, как надо, храбрый дяденька, молодец, все бы так.
Потом компания любителей волшебства ушла, и мы со Стебукласом наконец-то выпили, ему досталась добрая половина моего глинтвейна. Но сперва мы, конечно, хором сказали тост: «Больше чудес в нашем чертовом городе!» Так что теперь все, будет нам больше чудес. Апелляции не принимаются, некоторые поступки необратимы, иногда (изредка) это к лучшему.
