Позади стола госпожи Белановской имелась небольшая ниша с электрическим и заварным чайниками. Дэниел вскипятил чай и отыскал выключатель от висевшей над столом лампочки без абажура. Он перенес сюда свою кучу книг и, блаженно счастливый, вернулся к чтению. Воспоминания Гуттаперчи увековечивали жизнь леди Хитон, посвященную вере в то, что аборигенов можно превратить в полезных людей посредством строгого гастрономического режима и телесных наказаний, однако книжка утрачивала интерес по мере того, как физические недомогания леди Хитон ослабляли ее возможность дурно обращаться с ближними, и потому Дэниел взялся за маленький томик, переплетенный в столь ветхую картонную обложку, что на ней с трудом можно было разобрать: «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Титульная страница об авторе ничего не сообщала, и только краткое введение доктора Кнутсена
[9] из Стокгольмского университета говорило о том, что поэма, вероятнее всего, написана шесть веков назад на северо-западе Центральной Англии и что личность сочинившего ее поэта остается загадкой.
Дэниел хотел тут же закрыть книгу, но едва он перелистнул страницу и желтый электрический свет упал на древнюю поэму, как рефрен загудел загадочным языком в череде аллитераций позывными Дэниелу, лейтмотивом мира грез, напеваемым таинственным певцом, перепрыгивающим и манящим со следующей страницы, ускользающим сквозь листы, умоляющим продолжать чтение… Страницу за страницей мальчик преследовал эту музыку, совершенно не замечая спустившейся на город ночи — с такой силой захватило его Рождество в Камелоте.
На Рождество король случился в Камелоте
Со множеством светлейших дам и воинов,
Всем рыцарством от Круглого Стола.
Они веселью бурно предавались,
Веселое застолье и турниры
Тех благородных рыцарей потеха,
К закату же — благие песнопенья.
Пятнадцать дней со всяким ликованьем
И радостию, ведомой сердцам.
И песни славные услышать было сладко,
День шел в пирах, а ночь летела в пляске,
Палаты и чертоги были полны
Гостями, неустанными в утехах.
Но пятнадцать дней, исполненных ликованья, веселья и плясок были драматически прерваны прибытием к дверям пиршественного зала некоего жуткого создания —
В дверях палаты витязь встал ужасный
Огромен станом, над гостями возвышался,
От шеи до бедра толь многоплотен
И ног и рук длиною таковой…
Веселое собрание в палатах было ошарашено не только его размером, но и цветом кожи — зеленым от макушки до кончиков пальцев.
Народ на этот странный цвет
Воззрился изумленно;
Хоть был он рыцарем одет —
Собою — весь зеленый!
Поразительный, зеленый собою рыцарь был не кто иной, как сэр Берсилак де Отдезерт, легендарный Зеленый Рыцарь, настолько преданный зеленому цвету, что даже конь у него был зеленый!
Под ним и жеребец был зелен, как наездник,
Зеленый конь велик и статен,
И повод не сдержать,
Расшиты удила богато —
Он рыцарю под стать.
Но самым устрашающим был гигантский боевой топор.
Топор в руке другой, и жуток и огромен,
Оружье острое, кто описать желает.
А топорище в добрую сажень длиною,
И лезвие зеленой стали с золотом резное
Сверкало яростно своим широким краем,
Отточенным для сечи, словно бритва.
«Отточенным для сечи, словно бритва!» — воскликнул юный Дэниел в полуночной тишине книжной лавки госпожи Белановской, чары рассеялись, и он внезапно обнаружил, где находится и как сильно он устал.
Оставив книжку, мальчик опустил голову на стол и заснул. И тут же появился Зеленый Рыцарь, который приветствовал его с таким удовольствием, словно они всегда были друзьями, и через мгновение Дэниел был полностью очарован столь обходительным воином.
Дэниел горел вопросами и догадками, но сэр Берсилак ничего не говорил ни о поэме, ни о своем происхождении, и только вскользь упомянул нечто, предвещающее историю.
— Ты должен пройти свой путь до конца, Дэниел, и рассказать мне, что ты обо всем этом думаешь.
— А где вы сейчас обитаете? По-прежнему близ Камелота?
— Никогда там не жил. Ты узнаешь об этом из поэмы. Много миль оттуда. Сейчас я обитаю в монастыре Сен-Клюн.
[10]
— Рыцарь? Вместе с монахами?
— Нет, нет. Монахи все умерли. Мор сорок второго года. Ужасная чума, Дэниел. Воистину ужасная.
— Так вы там один?
— Если не считать мудрейшего Креспена де Фюри, моего соседа по монастырю. Но, между нами говоря, Дэниел, самое глубокое одиночество я предпочел бы порой компании де Фюри. Он не джентльмен, хуже того — он француз, его часто посещают ярость и безумие, что делает его абсолютно неуравновешенным.
— Вы покидаете монастырь?
— Теперь не часто. Де Фюри с рассвета до позднего вечера занимается своей наукой, я полирую доспехи и точу оружие. Иногда к нам в гости приходит ученый Кнутсен, и мы втроем идем на Священное озеро, что в нескольких лигах от монастыря. Но ловля нынче не та, что когда-то, — повсюду крестьянские фермы. И все теперь какое-то слишком спокойное. Боюсь, Дэниел, благородные времена прошли, — Зеленый Рыцарь ненадолго помрачнел, но вскоре опять вернулся к воспоминаниям. — Бывало, знаешь ли, времечко, когда мы чуть ли не каждую неделю ездили то на одно, то на другое отмщение. Бодрящее кровопролитие на пару дней и — домой, на пир, и питие, и песни, — он печально покачал головой. — Я не правил кривду уже с прошлогодней Пасхи, да и тогда была какая-то мелочь. — Зеленый Рыцарь с надеждой взглянул на Дэниела: — Кто-нибудь в твоей жизни к тебе несправедлив? Огр? Свирепый узурпатор? Просто хулиган? Мм-м?
— Ф. Фленнис, — ответил Дэниел, не задумываясь. Отец Фрэнсис Фленнис, школьный учитель физкультуры, помпезный маленький священник с багровым цветом лица от усиленных упражнений, поддерживающих его в состоянии повышенной гибкости и подтянутости. Для какой цели — никто не знал. Отец Фленнис негодовал на освобождение Дэниела от физкультуры из-за астмы и подло обвинял его в притворстве. Зеленый Рыцарь слушал с нарастающим бешенством, и когда Дэниел закончил, сэр Берсилак поднялся и удалился с жаждой возмездия, сверкавшей в его зеленых глазах и вдохновлявшей каждый его шаг. Через минуту он вернулся с бесстрашным своим топором.
