Вскоре городок уже приходил в замешательство при рокочущем приближении горна юного Креспена и зловещих обручей дыма — глашатаев появления Мытаря. Толпа в страхе расступалась, когда появлялась громыхающая повозка, а в ней мальчик, который стремительно заряжал свои механизмы расплавленными снарядами и готов был по команде отца дать предупредительный залп по гуще смутьянов.
Но те, кто полагается на силу превосходящего оружия, ступают на опасный путь, и как-то рассвирепевшая толпа собралась возле лачуги некоего вдовца, пока Креспенов отец внутри нее предпринимал первые шаги к выселению нищего бедолаги. Лачуга должна была пойти с молотка вместе с хибарами еще восьмидесяти неплательщиков и обеспечить покупку драгоценной флорентийской чаши, о которой настоятель монастыря Монтеклер мечтал уже долгие годы. Юный Креспен сидел в повозке с батареей из шести орудий, заряженных для усмирения ожидаемых после изгнания вдовца на улицу беспорядков. Он ревностно ожидал применения своего только что установленного механизма: свирепая рогатина с храповиком и предохранителем, взведенная посредством рычага, пропитанного густой смолой. Время шло, и пока отец находился в лачуге, а толпа угрожающе гудела, Креспен не сумел преодолеть искушения испытать свое великолепное оружие. Прицелившись в неистового грубияна, распалявшего недовольство толпы яростными словами и жестами, мальчишка достал из горна добела раскаленную стрелу, но, не успев вложить ее в орудие, случайно тронул взведенный рычаг, немедленно метнувший стрелу прямо в ослиный зад. Обезумевшая тварь осела на задние ноги и швырнула Креспена о его новый механизм, который, утратив точность прицела, выпустил свой расплавленный заряд почем зря. Ужасный снаряд лишь слегка опалил разглагольствующего грубияна, зато ослепил вдовца, которого Креспенов отец как раз в этот момент выпихивал из лачуги. Агонизирующий осел рванул прочь, и это оказалось для Креспена единственным спасением.
Жанна де Фюри зарыдала, когда мальчик приехал домой и рассказал о случившемся. Впрочем, она скорбела не о нем и не о своем муже, а об ослепшем вдовце. Потом усадила мальчика рядом с собой и объяснила ему, почему народ Франции и всей Европы с таким возмущением и презрением относится к своему сумасбродному клиру. Происшествие и откровения матери привели мальчика в состояние глубокой задумчивости, и хотя доставка несколькими часами позже тела Ангуррана, пребывавшего в бессознательном состоянии, расстроила его, он испытывал такое отвращении к окружавшей его безнравственности и роли своего отца в ее поддержании, что решил бежать из дома, посвятить себя свободной от материальных ценностей жизни и искать в качестве земной награды исключительно злато и серебро Божьей благодати. Здравый смысл подсказывал ему, что сходное желание, если только он сможет внятно его аргументировать, распространится среди духовенства не хуже лесного пожара.
В последующие два года юношу насильственно выдворили из всех монастырей и аббатств Ломбардии. Однажды его жестоко побили и вышвырнули из окна в монастырский ров, где он утонул бы, если бы не проходивший мимо монах. Пока францисканец обмывал его раны, вконец отчаявшийся Креспен принял решение передать свою судьбу в руки доброго самаритянина. Если этот святой человек решит, что миссия Креспена бесплодна, он немедленно от нее откажется.
— Скажи мне, брат, веришь ли ты, что для насельников этих стен возможен возврат к нравственной жизни?
— Конечно! — вскричал францисканец. Потом вдруг затих и конспиративно огляделся. — Я только что прибыл из Италии. Я фратичелло,
[42] братец, духовный францисканец. Нас здесь четверо. Мы верим, что жизнь Христа, отказавшегося от собственности, — единственный путь для тех, кто считает себя его последователем, а тем более — жрецом. Мы пришли сюда, чтобы разжечь сей огонь по всей Франции.
Он тихо свистнул, и еще трое братцев показались из кустов, росших вдоль стен монастыря. Со знаками признания и приветствия они приблизились к тому месту, где лежал Креспен.
Так Креспен оказался жертвой трепетной веры.
— Два года я ждал этого знамения! Приблизьтесь, и я отведу вас в сокровенное убежище, откуда мы и начнем наше благословенное дело. — Креспен привел четырех братцев в хлев в полумиле от монастыря и спрятал их там, наказав дожидаться его возвращения.
Всю ночь Креспен простоял на коленях в лугу среди ромашек, где молился о божественном водительстве. На рассвете его посетило видение встречающего восход солнца петуха, и, когда Креспен вернулся к братцам, он сказал им:
— Свыше мне открылось, что мы должны отправиться к папе в Авиньон и простыми словами поведать наместнику Христову о том, что его клир во Франции, Италии и Англии столь ненасытен и расточителен, что только духовное преображение и отречение от всего преходящего способно искупить его вину. Инстинкт безошибочно подсказывает мне, что папа Климент
[43] примет наши доводы с самым милостивым и снисходительным вниманием.
— К полудню Креспен и четверо францисканцев уже проделали семь лиг в направлении Авиньона.
Неделю спустя, когда Креспен и меньшие братцы со своей священной миссией пересекали границу Прованса, они были схвачены служителями инквизиции. Папа Климент был взбешен, узнав об их кампании против расточительности духовенства, и приказал публично их обезмозжить, расчленить и отдать на растерзание волкам в назидание всем прочим поборникам добродетели. Все эти развлечения были отменены только потому, что в Авиньон неожиданно прибыл большой контингент англичан для покупки епархий. Английский клир известен своей привередливостью, а авиньонские волки не отличались аккуратностью в еде, если учесть их пробежки по городу с неопределимыми частями недавних жертв в зубах, и потому приговор был заменен: легкая дыба с последующим забиванием клиньев в череп, ослеплением и сожжением на костре.
Братцев отвели первыми, и Креспен почувствовал глубочайшую жалость к проходившим у двери его темницы.
— Спасибо, де Фюри. Отличная идея! — прокричал один из них, пока его волокли мимо, но сарказм несчастного пропал втуне, ибо Креспен счел его благодарность трогательной. Часом позже помощник палача вернулся за Креспеном.
— Вот что я тебе скажу, — произнес стражник, — можешь сам выбрать себе первую пытку.
— Сожжение, — закричал Креспен.
Стражник засмеялся, помощник палача тоже.
— Умный какой! — сказал он. — Ну-ка на дыбу!
Креспен от такой перспективы заметно приуныл.
— Ничего, — приободрил его стражник, — девушки высоких любят.
Что вряд ли Креспена утешило. После дыбы, когда его повели по коридору туда, где должно было происходить забивание клиньев, голова его задевала потолок. Огромный блистательный рыцарь поднялся со скамьи, как только они вошли, и поднял руку в железной перчатке.
