– Мы должны сегодня же выступить с заявлением подобного рода, чтобы погасить скандал в самом зародыше.
Джинни пробежала глазами текст, и гнев ее вспыхнул с новой силой.
– Но это полная чушь! – воскликнула она. – Никаких ошибок мы не допускали. Не вторгались в частную жизнь! Ни одной жалобы не поступило!
Беррингтон с трудом скрывал удовлетворение. Ишь как распалилась, вспыхнула как порох, думал он, и в то же время эта женщина обладает поразительным терпением и упорством в том, что касается научных исследований. Он видел, как она работает с испытуемыми: ни разу не выказала ни малейшего раздражения, ни разу не повысила голос, даже если они что-то путали или уклонялась от ответов. С ними она всегда прекрасно ладила. Просто записывала все, что они говорят, а потом искренне и горячо благодарила за сотрудничество. Но вне стен лаборатории могла вспылить от любого пустяка.
Он старательно исполнял роль миротворца:
– Но, Джинни, доктор Оубелл прав, считая, что мы должны выступить с заявлением.
– Вы не имеете права заявлять, что моя компьютерная программа будет закрыта! – воскликнула она. – Это губительно для всего моего проекта!
Морис сердито поджал губы.
– Я не могу допустить, чтобы «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью, где говорится, что ученые из Джонс-Фоллз вторгаются в частную жизнь граждан, – возразил он. – Мы потеряем миллионы спонсорских денег.
– Прошу вас, давайте найдем золотую середину! – взмолилась Джинни. – Напишем, что вы занимаетесь этой проблемой. Даже создали для этого специальный комитет. И он призван следить за тем, чтобы охранять частную жизнь граждан.
О нет, только не это, подумал Беррингтон. Разумное предложение, а потому опасное.
– Комитет по этике уже существует, – заметил он, стараясь выиграть время. – Есть такой подкомитет в сенате. – «Сенатом» они называли совет директоров университета, в который входили все профессора – руководители кафедр и факультетов. – Мы можем заявить, что передаем эту работу им.
– Ерунда! – резко заметил Морис. – Всем прекрасно известно, что это отстойник.
– Неужели вы не понимаете, что, настаивая на незамедлительных действиях, практически отсекаете тем самым любую разумную дискуссию? – возразила Джинни.
Самое время завершить весь этот базар, подумал Беррингтон. Они оба упертые, как черти, их не свернешь, каждый останется при своем мнении. И надо прекратить спор, пока им снова не взбредет в головы искать компромисс.
– А вот это точно подмечено, Джинни, – сказал он. – Позвольте сделать одно предложение, если вы, конечно, не против, Морис.
– Конечно. Давайте послушаем.
– У нас две проблемы. Первая: следует найти какой-то выход, чтобы Джинни могла продолжать исследования и одновременно не допустить скандала. Этот вопрос мы можем решить вместе с Джинни, и я поговорю об этом с ней позже. И вторая: как преподнести все это в средствах массовой информации? И эту проблему должны решить мы с вами, Морис.
Морис облегченно вздохнул:
– Что ж, очень разумно.
– Спасибо и извини, что оторвали тебя от работы, Джинни, – сказал Беррингтон.
Она поняла, что ее попросту выгоняют, и поднялась, озабоченно хмурясь. Она чувствовала, что ее стараются обвести вокруг пальца, но сделать ничего не могла.
– Так вы мне позвоните? – спросила она Беррингтона.
– Да, конечно.
– Хорошо… – Она поколебалась секунду-другую, потом вышла из кабинета.
– Непростая штучка, – заметил Морис.
Беррингтон подался вперед, молитвенно сложил руки и с самым униженным видом начал:
– Тут есть и моя вина, Морис, я это понимаю. – Морис отрицательно покачал головой, но Беррингтон не унимался: – Ведь это я нанял Джинни Феррами. Нет, конечно, тогда я и понятия не имел, что она изобретет подобную методику. Но все равно ответственность лежит и на мне. И я считаю, что должен, просто обязан снять этот груз с твоих плеч.
– И что же ты предлагаешь?
– Я не могу просить тебя, чтобы ты не публиковал этот пресс-релиз, просто не имею права. И прекрасно понимаю, что ты не можешь подставить под удар весь университет из-за какого-то одного проекта. – Он выжидательно уставился на Мориса.
Тот явно колебался. Беррингтон с ужасом подумал: а что, если Морис заподозрил, что его специально загоняют в угол? Но мысль эта промелькнула и тут же улетучилась.
– Рад, что ты был откровенен со мной, Берри, – сказал Морис. – Но как ты собираешься поступить с Джинни?
Беррингтон облегченно вздохнул. Похоже, план его удался.
– Ну, Джинни – это моя проблема. Так что предоставь решать ее мне.
22
Стив заснул только к утру.
В камерах стояла тишина, нарушаемая лишь похрапыванием Свинтуса. Стив не спал вот уже почти двое суток. Он пытался бороться со сном, прокручивал в уме речь с просьбой о выпуске под залог, которую собирался произнести завтра перед судьей, но усталость брала свое, и он то и дело проваливался в сон, и видел судью, который, добродушно улыбаясь, говорил ему следующее: «Ваша просьба о выпуске под залог удовлетворена. Освободите этого человека!» И вот он выходит из здания суда на залитую солнцем улицу. Он сидел в камере на полу в своей обычной позе, привалившись спиной к решетке. Глаза у него слипались, голова свешивалась на грудь, и тут неимоверным усилием воли он заставил себя проснуться, но, в конце концов, природа взяла свое и он провалился в глубокий сон.
Разбудил его сильный удар в ребра. Он ахнул и открыл глаза. Над ним наклонился Свинтус, глаза его сверкали безумным блеском.
– Ты спер у меня наркотики, тварь! Где спрятал, говори, сука! Отдай немедленно, иначе ты покойник!
Стив отреагировал молниеносно. Взвился вверх, точно пружина, вытянув правую руку, и ткнул пальцами прямо в глаза Свинтуса. Тот взвыл от боли и отшатнулся. Стив бросился за ним, снова нацелился. Им овладела такая ярость, что он был готов выдавить обидчику глазные яблоки, так, чтобы из них полезли мозги. Откуда-то издалека до него доносился голос. Он походил на его собственный и выкрикивал чудовищные ругательства.
Свинтус отступил еще на шаг и сел на унитаз, закрыв глаза руками.
Стив обхватил его за шею, приподнял голову и врезал коленкой прямо по лицу. Кровь хлынула у Свинтуса изо рта. Стив ухватил его за ворот рубашки, рывком поднял с унитаза и швырнул на пол. И уже собрался бить его ногами, но тут помутнение рассудка начало проходить. Он смотрел на распростертого на полу Свинтуса, на кровь, и ярость его постепенно улетучивалась.
– О нет! – пробормотал он. – Что я наделал?…
Тут дверь в камеру распахнулась, и, размахивая дубинками, вбежали двое полицейских.
