— А, это ты. Заходи. Рыдаешь?
Брюнетка втянула Тоню в коридор.
— В общем, ничего удивительного. Через две недели ты
должна была напялить на себя фату и топать к алтарю. Но твой Фофанов тоже
хорош. Умереть так бездарно!
Тоня зарыдала еще самозабвеннее, вытирая глаза и нос руками
— платок был уже насквозь мокрым.
— Ах, Шура! Я плачу совершенно не поэтому! Я такая
гадина…
— Пойдем, я налью тебе водки, — предложила Шура и
потащила гостью на кухню.
В кухне царил художественный беспорядок. Здесь не было
немытой посуды, старых очисток или крошек на столе. Однако вся утварь
громоздилась как попало, поражая количеством и многообразием. Свободная от
мебели стена была увешана всякой всячиной. Часы с кукушкой, вышивки в рамках,
на которых были изображены цветы и фрукты, сувенирные тарелки, привезенные из
экзотических стран, фотографии неизвестных личностей и два кашпо с
необузданными традесканциями. Тоня Потапова обожала эту кухню. Сюда можно было
прийти в любое время и в любом настроении и найти поддержку. А поддержка ей
требовалась сегодня, как никогда.
— Садись на свой стул, — велела Шура, доставая из
холодильника водку.
Шура Измайлова была весьма оригинальной личностью:
ненавидела организованный труд, постоянно воевала с многочисленной родней и
курила сигары. Водка помогала ей в работе — она занималась дизайном интерьеров
и в поисках вдохновения иногда выходила за рамки разумного. В ее квартире никто
ни разу не видел непочатой бутылки. Впрочем, алкоголь не смог поработить ни ее
душу, ни тело.
— Почему ты вся такая расхристанная? — спросила
Тоня, сделав маленький глоточек обжигающей жидкости, в которую успело упасть
несколько хрустальных слезинок с ее подбородка.
— Тренирую свою сексуальность, — ответила Шура,
выпятив бюст.
— А почему ты тренируешь ее в мужских брюках и рубашке?
— Хочу быть похожей на Грету Гарбо. Ты же знаешь, она —
мой идеал. Решила стать ее современным воплощением.
Тоня в последний раз шмыгнула носом и одним махом прикончила
водку.
— Если бы Грета Гарбо узнала, какой размер штанов ты
носишь, у нее сделалась бы горячка. Прежде чем становиться воплощением, советую
похудеть килограммов на тридцать. Сто раз тебе говорила, чтобы ты прекратила
покупать пастилу и печенье в оптовых магазинах.
— Можно подумать, вес может остановить женщину на пути
к совершенству! У Греты Гарбо тоже были недостатки.
— Я знаю, — мрачно кивнула Тоня. — Большие
ноги. Но в остальном она была изящной, грациозной, обладала природным
целомудрием и аристократизмом. А ты похожа на портового моряка. И не спорь! Я
устала бороться с тобой за твое же здоровье. Ты выполнила сегодня свой комплекс
физических упражнений?
— Не успела, — пожала плечами Шура.
— И чем же ты была занята?
— Выщипывала брови. Хотела сделать их ниточками — точно
как у Греты на том знаменитом снимке Кларенса Синклера Булла.
Не понимаю, о каких бровях ты говоришь, — возразила
Тоня, чувствуя, что слезы высохли окончательно. — У тебя есть только рот и
челка. Лично я не видела твоих бровей лет восемь.
Шура запахнула рубашку и плюхнулась на табуретку, которая
взревела нечеловеческим голосом и заскребла ножками по полу.
— Ну ладно, не отвлекайся, — заявила она, ничуть
не обидевшись. — Кажется, кто‑то обозвал себя гадиной. Или мне
послышалось?
Тоня подперла подбородок рукой и горестно призналась:
— Да, гадина — это я! Все меня жалеют, сочувствуют,
поддерживают…
— И что?
— А то, что я не заслуживаю сочувствия! Потому что я… Я
ведь… Я поняла, что я…
— Ну ладно, ладно, выкладывай. Меня ничем не удивишь.
Шура говорила правду. По‑настоящему она удивилась
только один раз в жизни, когда впервые увидела голого мужчину.
— Я поняла, что не любила Андрея! — выпалила Тоня.
Налила себе еще водки и подержала ее во рту, как будто раздумывая — глотать или
нет. Проглотила, разумеется, и с надрывом повторила: — Я не любила его! Но
собиралась выйти за него замуж. И Бог наказал меня.
— Почему тебя? — удивилась Шура, нарезая колбасу
прямо на клеенке, которой был накрыт стол. По ходу дела она успела засунуть
себе в рот приличный кусок. — Это ведь Фофанов шарахнулся головой о
ступеньку и умер.
Если бы мы поженились, — объяснила свою позицию
Тоня, — я сделала бы его несчастным. Бог показал, что намерения мои были
ужасны.
Шура соорудила два огромных бутерброда, украсив их редиской
и малосольными огурцами, и всучила один безутешной подруге.
— Это твой дядя во всем виноват, — безапелляционно
заявила она. — Он с самого начала подбивал тебя выйти замуж. Коллекционеры
вообще очень странные люди. Я знаю, о чем говорю! Откуда он выкопал этого
Фофанова?
— Он не выкопал. У Андрея от прабабушки остался
кузнецовский сервиз, и он хотел его оценить. Кто‑то посоветовал ему
обратиться к дяде Лене.
— Леониду Николаевичу сервиз страшно понравился, —
продолжила Шура, — как и его хозяин. И он решил, что вы будете прекрасной
парой. С Фофановым, а не с сервизом, разумеется.
— Ничего подобного, — горячо возразила
Тоня. — Нас никто не заставлял становиться парой. Так вышло, что у Андрея
и дяди Лени оказалось много общего. Андрей стал ходить к нам в гости, и я волей‑неволей
познакомилась с ним поближе. Знаешь, какой он был красивый?
— Знаю, — пробурчала Шура. — Как хочешь, но в
нем чувствовалось что‑то ненастоящее. У меня нюх на подделки. Может быть,
твой Фофанов хотел завладеть коллекцией Леонида Николаевича?
— После дядиной смерти коллекция отойдет музею, —
горячо возразила Тоня. — Все об этом знают. Нет, Андрей был бескорыстен.
Расправившись с бутербродом, Шура облизала пальцы и только
потом вытерла их салфеткой.
— Но ты его не любила. Тогда зачем довела дело до
свадьбы? Ну погуляла со смазливой мордой, да и все. У тебя на работе ухажеров
целый этаж.
Тоня Потапова работала дизайнером в крупной компании и действительно
пользовалась популярностью. Даже кое‑кто из руководящего эшелона не
остался равнодушен к ее красоте. Коммерческий директор дважды приглашал ее в
ресторан, но она отказала, искренне считая, что служебный роман похож на
порнографию: у него куча зрителей и нет толковой интриги. На хрупкую Тоню
многие обращали внимание, отмечая ее приятные черты, чистый лоб и спокойные
глаза. Уголки губ девушки загибались вверх маленькими крючочками, и эта
полуулыбка, как все недосказанное, казалась особенно привлекательной. В ее
облике чувствовалась прекрасная завершенность, которая дается только природой.
Еще одним подарком той же самой природы оказался покладистый характер. Она
легко находила общий язык с людьми, ни разу ни с кем серьезно не ссорилась —
даже с давней подругой Шурой Измайловой.
