— Поправляйся, Леша!
На рассвете со стороны моря появились немецкие самолеты, на которые поначалу не обратили внимания. Возможно, их приняли за своих, поскольку летели они с востока, со стороны алой зари. А может быть, на эсминце просто прозевали, не заметили тревожное предупреждение, поданное с «Армении».
Завыл пронзительный сигнал воздушной тревоги. Моряки кинулись к своим боевым местам.
А над санитарным транспортом на изрядной высоте уже нависла группа самолетов, которая ринулась в пике. С «Армении» торопливо застучали все четыре зенитные пушки и счетверенные пулеметы.
Вторая группа пикирующих бомбардировщиков устремилась к эсминцу.
— Орудия к бою! — раздалась команда. — Заряжай!
Свист летящих бомб, рев пикирующих самолетов, непрерывная стрельба зенитных батарей и пулеметов, оглушительные взрывы авиабомб, гигантские фонтаны вздыбленной воды, трескотня и скрежет по металлу падающих осколков, противный, удушливый запах и отчаянные вопли раненых, крики команд — все слилось в какой-то звуковой кошмар, который навалился на Алексея, оглушил и заставил онеметь сердцем от своей беспомощности и невозможности защищать себя, двигаться, сражаться.
Море вокруг эсминца кипело от взрывов. Все шестнадцать зениток «Ташкента» не умолкали ни на минуту. В их оглушительный грохот врывались гулкие взрывы авиационных бомб. Они падали возле бортов, перед носом, за кормой. Командир, используя великолепные ходовые качества эсминца, непрерывно и умело маневрировал, менял курс, скорость корабля: то резко застопорит на полном ходу, то повернет, то вдруг круто опишет полукруг, а потом даст задний ход. Бомбы сыпались, как груши с дерева, но ни одна не попадала на эсминец. Зато осколки и пули от пулеметных очередей сыпались на корабль градом. И в этом непрерывном грохоте Алексей услышал отчаянный крик:
— «Армения» тонет!!!
Приподнявшись на локтях, Громов с замирающим сердцем видел, как санитарный транспорт, словно ударенный гигантским топором, разломился и срединной своей частью уже уходил под воду, а нос и корма его неестественно приподнялись над кипящим от взрывов морем и на корме в лучах восходящего солнца крутились и поблескивали лопасти винтов…
«Я же там мог быть!» — обожгла пронзительная мысль, и он с благодарностью вспомнил женщину в белом халате, которая в порту одним мановением рук отвела от него смертельную опасность. А он еще позавидовал тем, кому посчастливилось попасть на «Армению»…
Но в следующую минуту Алексей невольно гневно сжал кулаки, когда увидел, что немецкие летчики на бреющем полете стали кружить над тонущим кораблем и из пулеметов безжалостно и хладнокровно расстреливать беспомощных и беззащитных людей, барахтавшихся в морских волнах.
— Что ж вы делаете, стервецы!
Вдруг над его головой, над эсминцем низко, чуть ли не задевая мачту, с оглушающим воем пронесся пикирующий бомбардировщик, осыпая корабль пулеметными очередями и снарядами скорострельной пушки.
Один снаряд разорвался на палубе возле зенитного орудия. Взрыв разметал прислугу. Это произошло так быстро, что Алексей ничего не увидел и не понял. Его ослепила невероятно яркая вспышка, грохот разрыва, хлесткий удар по руке, колющий ожог в боку, что-то тяжелое навалилось на голову, и он, теряя сознание, провалился в темноту…
Кто и когда оказал ему первую помощь, а потом и перенес сюда в каюту, — эти вопросы оставались пока без ответа, как неразгаданная загадка.
Сейчас вокруг было тихо, если можно назвать тишиной ровный шум работающих турбин, который едва слышно, но доходил сюда, и этот шум и качка порождали счастливую уверенность, что страшная беда миновала, обошла стороной…
Алексей еще не знал о том, что судьба еще раз уберегла его, что страшная беда действительно обошла его лично стороной. Он еще не знал о том, что произошло на палубе эсминца. Когда его, под бомбежкой и обстрелом, опять раненого, истекающего кровью, унесли в каюту, где хозяйничали и колдовали медики, рядом с бортом в море угодила огромная бомба. Эсминец, избегая прямого попадания, упреждающе сделал крутой поворот, но гигантский столб морской воды, поднятый взрывом бомбы, обрушился на палубу. Он смыл за борт все, что можно было смыть на том участке палубы, — эвакуированных мирных граждан, женщин, детей, раненых защитников Севастополя, ценные грузы, ящики…
Стервятник, развернувшись, решил повторить налет, но на этот раз у него ничего не получилось. Он промазал, бомба упала за кормой, взрывом подняв высоченный столб морской воды. Эсминец ловко увернулся, резко прибавив ход, а зенитчики не промахнулись и всадили пару снарядов в брюхо самолета, разворотив все его нутро.
— Получай, гадина!
Тяжелая черная железная птица с белыми крестами на крыльях неестественно клюнула носом и, не сбавляя скорости, оставляя за собой сине-серый дымный шлейф, рухнула в морские волны и гулко взорвалась, разбрасывая во все стороны обломки…
— Тут тебе не Париж, враз получил по сопатке! — выкрикнул зенитчик, довольный результатом стрельбы. — Только суньтесь к нам!
А немецкие самолеты, прекратив бомбежку эсминца, как-то все разом отвалили, и сделав круг над тем местом, где рухнул в море и взорвался, ушел в пучину сбитый зенитчиками бомбардировщик, над растекающимся жирным маслянистым пятном и плавающими в волнах обломками самолета, развернулись и ушли в сторону Крыма.
На эсминце радовались успеху, радовались своей победе.
— Знай наших! — грозили вслед стервятникам кулаками.
Но моряки даже не предполагали, какой непоправимый урон нанесли немецкой морской авиации. Они сбили, они угробили знаменитого командира эскадрильи, прославленного аса, отличившегося во многих воздушных сражениях, топившего и успешно бомбившего боевые корабли английского, французского, бельгийского и других флотов. На его победном счету были и наши потопленные транспортники и поврежденные корабли. А тут вдруг на тебе! Бац — и готово! Какой-то русский эсминец, который еще и воевать-то как следует не научился, неотесанный Ванька из Рязани, чуть ли не лаптем махнул и попал… Простить этого гитлеровцы не могли. Не прошло и часа, как со стороны крымского берега черной стаей появились немецкие самолеты.
На лидере «Ташкент» еще не успели прийти в себя после успешного боя. Оказывали помощь раненым, задраивали пробоины, сгребали с палубы немецкие пули и осколки разорвавшихся снарядов, приводили зенитные пушки, еще не остывшие после стрельбы, в боеспособное состояние.
Эсминец, развернувшись, подошел к месту гибели «Армении» и стал подбирать уцелевших, барахтающихся в холодных волнах моря людей, поднимать их на палубу.
Резко и властно зазвучал сигнал воздушной тревоги.
— Все по местам! Приготовиться к бою!
И началось жуткое огневое пекло, такое адское светопреставление, какого уцелевшие в том бою и выжившие в войну моряки никогда больше не видели за все четыре года боевых сражений. Они навсегда запомнят это пасмурное ноябрьское утро и всю свою последующую жизнь, вспоминая или рассказывая о нем, каждый раз будут мысленно заново переживать перипетии смертельного поединка лидера «Ташкент» с полусотней озверевших стервятников.
