Теперь очередь за Крымом, думал Алексей. По всему видно. Это как пить дать, тут и ежику понятно. Не зря же его разыскал сам флагманский инспектор Дмитрий Васильевич Красников, познакомил с Вадимом Серебровым, и они таким лихим манером «выкрали» его из госпиталя. Значит, нужен! Для важного дела нужен. Это подтверждает и то, что Серебров интересовался Феодосией. А там сейчас немцы. А еще — знанием немецкого языка. Тут, как говорится, и слепому видно!
Думал Алексей и о Сталине. С благодарностью мысленно говорил ей от всего сердца: «Спасибо, милая», — пусть и с таким опозданием. Никто не мог рассказать ему о последних минутах памятного боя с танками под Балаклавой, когда Алексей уже получил ранения и находился почти в беспамятстве. Спасибо и корреспонденту из газеты, что написал про нее, пусть хоть и назвал неверно — Алиной! Громов в который раз мысленно повторял строчки, напечатанные в самом конце большого, на полстраницы, очерка в рубрике «репортажи с передовой», строчки, которые навсегда врезались ему в память:
«В тот критический момент боя отважная пулеметчика Алина Каранель, которая отражала огнем атаки воздушных фашистских стервятников, оказала прямую поддержку морским пехотинцам. Она повернула свой крупнокалиберный зенитный пулемет и прямой наводкой прицельным кинжальным огнем с фланга буквально скосила цепи вражеской пехоты и, таким образом, дала возможность боевым товарищам вынести раненого героя из пекла сражения»…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Алексей Громов родился и вырос в Крыму, в древнем приморском городе Феодосия, раскинувшим жилые кварталы на южном побережье просторного залива, который голубой овальной чашей врезался в каменистую твердь земли.
Почти три тысячи лет назад люди облюбовали этот прекрасный уголок прибрежной земли, защищенный с одной стороны отрогами Крымских предгорий, а с другой — открытый южным степям Керченского полуострова. Море, горы и степи создали неповторимый строгой красоты пейзаж и удивительно благодатный климат. Такого климата больше нет ни на одном морском курорте, нигде в мире. Какой воздух в Феодосии! Дышишь им и не надышишься, словно пьешь и пьешь из божественного источника. Порой даже не верится, что стоишь на берегу моря, у самой кромки воды, и у ног твоих с ласковым монотонным говором плещутся волны. Чистый, словно на горных вершинах, наполненный ароматами луговых трав предгорий и непривычно сухой, как в древнем Самарканде, насыщенный жарким зноем сухих степей, и при всем этом этот воздух, поистине морской, черноморский, насквозь просоленный, поскольку вобрал в себя всю прелесть и оздоровительную благодать Черного моря.
Алексей помнил, как давным-давно, в детстве, отец водил его в весенние теплые дни на голое, едва поросшее первой пахучей травкой взгорье, что круто подымалось сразу за домами, водил, чтобы «подышать чистым морем».
Он уже тогда знал, что вода в море бывает разной. Чистой и прозрачной она была на пляже, а в порту, где отец работал главным среди грузчиков, вода всегда была мутной, в бурых маслянистых разводах, на поверхности ее плавали разные ошметки, окурки, бумажки, огрызки фруктов. А вот как можно «дышать морем», Алеша еще не знал и не мог себе этого представить, поскольку водой морской, если нырнуть с головой и там открыть свой рот, можно запросто захлебнуться.
Но отец был большим и сильным и, наверное, знал секретный способ, как можно «дышать морем». Алеша верил, что, когда он подрастет, отец обязательно раскроет ему этот свой секрет. И еще отец был ласковым и добрым, приносил с работы подарки: оранжевый апельсин, конфету или яблоко, грушу, а то и сладкие финики. Отец не такой, как дед Степан, который всегда ворчит: «Балуешь много мальца, Иван!»
Апельсины и финики Алеше нравились больше всего. Но большие корабли почему-то привозили в своих трюмах другие товары: черный уголь, белую муку, серый цемент, пахнущие лесом бревна и пиленые доски, а то даже желтый песок, которого полным-полно на пляже.
Потом с годами, когда Алексей подрос, он сам, уже без отца, часто поднимался на взгорье по старым-старым, но еще заметным приступкам, а потом — по знакомой тропе. Почти на самом верху, возле большого камня у него имелось свое любимое местечко — небольшая терраса с земляным барьером и прямым обрывом. Алексей помнил, как отец рассказывал, что на этом месте когда-то стояла турецкая пушка, потом русская — суворовской армии, а совсем недавно — в Гражданскую войну — пушка нашей Красной Армии, в которой отец служил военным моряком. То местечко на взгорье было знаменито своей прошлой военной историей. Отсюда открывался вид на город, на морской простор, а с другой стороны, за спиной, громоздились величавые хребты Крымских гор.
Сюда, на свое «любимое местечко», Алеша приводил и девочку Лару, с которой в школе они сидели за одной партой до пятого класса. У них была хорошая дружба, хотя одноклассники часто Лару и Алешу дразнили обидными словами:
Жених и невеста
Любят одно место,
Там они вместе
Из глины месят тесто!
И на заборах писали мелом «Лара + Алеша = Любовь». А они только смеялись…
Алексею было приятно знать, что Ларе тоже нравится смотреть отсюда на город, на залив. Здесь они были одни, никто им не мешал говорить на разные темы, интересные обоим. Приносили книги, школьные учебники, по очереди читали вслух, заучивали заданное. Лара учила Алешу правильно произносить немецкие слова, ставить голосом в нужном месте ударение.
Лара была из семьи обрусевших немцев, чьи предки поселились в Крыму еще при правлении царей. Она мечтала стать учительницей, а Алеша хотел быть военным моряком. Эти мечты были их секретом и важной тайной.
С этого места смотрелось всё далеко и вольготно. Открывалась широкая панорама Феодосии, которая расположилась полукругом у самого берега морского залива. Густая зелень парков и садов, линии уличных деревьев, среди которых хорошо просмотрелись дома, большие и маленькие, их темно-красные черепичные крыши. Поблескивали на солнце купола церквей и соборов, вздымались вверх минареты мечетей, темными коробками стояли цеха табачной фабрики и механических заводов, одиноким зубом торчала каменная башня Константина — остаток от древней крепости, защищавшей когда-то город. За ней на берегу моря располагался железнодорожный вокзал, с вагонами и паровозами, из труб которых попыхивал дымок, и большой порт с подъемными кранами и причалами, пришвартованными кораблями и пароходами, большими и малыми, на их мачтах развивались флаги разных цветов и расцветок. А справа от порта, за матросским парком, вздымались массивные каменные стены и башни древней крепости, около которой в зелени садов приютились небольшие домики рабочего люда, крытые красно-бурой черепицей. Отсюда был виден и старый дом, крыша которого прогнулась от времени, — в нем жила семья Громовых.
С левой стороны, за вокзальной площадью и высокой гостиницей, стоял величавый просторный Дом-музей знаменитого художника Айвазовского. Дальше, где на горке вздымалась водонапорная башня, в зелени садов виднелись красивая дача Суворина и дворец феодосийского богача Стамболи. За ними, за пляжем, темнел крышами рабочий поселок станции Сарыголь, потом зелеными пятнами виднелись Ближние Камыши, село Каранель, Дальние Камыши и, сколько мог охватить взор, светлой полосой тянулся берег, который, как широко распахнутые объятья рук, веками удерживал живую гладь морского залива.
