Карен снова крутанула пропеллер, результат был прежним.
Он выключил рубильники.
— Топливо проходит нормально. По-моему, проблема с зажиганием.
Харальд протер все свечи зажигания, а потом снял бакелитовые колпачки с прерывателей зажигания и проверил контакты там.
— Все самое очевидное мы сделали, — сказал он. — Если двигатель и теперь не заведется, значит, неисправность серьезная.
Карен в последний раз крутанула пропеллер и отступила в сторону.
Двигатель заработал. Харальд издал победный крик, который потонул в реве мотора. Карен подошла к нему, и Харальд, не помня себя от радости, обнял ее.
— Получилось! — завопил он.
Она тоже обняла его и прокричала ему в ухо:
— Выключай, пока никто не услышал!
Харальд вспомнил, что это не просто забава, что самолет они должны починить, чтобы выполнить секретное задание. Он выключил индукторы. Двигатель затих.
Однако тишины не наступило. Откуда-то снаружи доносились странные звуки.
По дороге к замку шли человек тридцать немецких солдат.
Сначала он подумал, что это за ним, но быстро сообразил, что отряд не похож на карательный. Большинство солдат были без оружия. Четыре изможденные лошади тащили повозку с каким-то снаряжением.
— Это что еще такое? — встревожился Харальд.
— Понятия не имею. Пойду-ка выясню.
В Дании Гермия прожила больше, чем в Англии, но теперь чувствовала себя в чужой стране. Знакомые улочки Копенгагена казались ей враждебными, она шла осторожно, ожидая опасности из-за каждого угла.
Вот и дом Йенса Токсвига, улица Святого Павла, пятьдесят три. Дома никого не оказалось.
Гермия подошла к соседнему дому и постучалась. Дверь открыла старушка. Взглянув на чемоданчик Гермии, она сказала:
— Я ничего не покупаю у коммивояжеров.
— Мне сказали, что дом пятьдесят три сдается, — мило улыбнулась Гермия.
— Неужели? А вы ищете жилье?
— Да, я выхожу замуж.
— Как мило! Очень бы хотелось иметь приличных соседей, особенно после того, что здесь творилось. Здесь же было шпионское гнездо.
— Быть того не может!
— Их всех в четверг арестовали.
Гермия похолодела от страха.
— Бог ты мой! И сколько же их было?
— Точно не скажу. Снимал тут господин Токсвиг, про которого я бы никогда ничего дурного не подумала. А недавно появился еще летчик, симпатичный такой молодой человек, но он был не из разговорчивых. А еще ходили всякие, в основном военные.
— Их арестовали?
— Прямо тут, на тротуаре, началась стрельба. Полицейский в штатском подстрелил кого-то из коммунистов.
У Гермии перехватило дыхание. Она боялась спросить — боялась узнать ответ, но все-таки выговорила:
— Кого подстрелили?
— Сама-то я не видела, — сказала старушка. — Это точно был не господин Токсвиг — госпожа Эриксон из магазина говорит, что это был незнакомый мужчина.
— Его… убили?
— Да нет. Госпоже Эриксон показалось, что его ранили в ногу. Когда санитары клали его на носилки, он кричал в голос.
Гермию саму будто ранили. У нее кружилась голова, не хватало воздуха.
— Мне надо идти, — сказала она. — Какой ужас…
— Знаете, я думаю, этот дом действительно сдадут.
Но Гермия уже свернула в какой-то переулок и брела куда глаза глядят. Ей необходимо было выяснить, что с Арне, где он сейчас. Но сначала она решила подыскать ночлег.
Гермия сняла комнату в дешевой гостинице неподалеку от моря. Почти всю ночь она провела без сна — думала, Арне был тем человеком, которого подстрелили, или нет. Если это он, серьезно ли его ранили? У кого узнать об этом? На рассвете ее осенило: есть один человек, который почти наверняка знает, что с Арне, — это его командир.
Она отправилась на вокзал и первым же поездом поехала в Водал. В летной школе она отправилась прямиком в штаб и сказала, что ей необходимо повидать начальника базы.
— Скажите ему, что я подруга Арне Олафсена.
Ее тотчас провели к Ренте в кабинет.
— Вы же невеста Арне! — воскликнул он. — А я думал, вы уехали в Англию.
Он поспешно закрыл дверь. Хороший знак, подумала она.
— Я пытаюсь выяснить, где Арне. У него могут быть большие неприятности.
— Все гораздо хуже. Прошу вас, присядьте.
Гермия села.
— Что случилось?
— В четверг его арестовали. Он пытался скрыться, и его ранили.
— Как он?
— Мне очень больно сообщать вам это, — сказал Ренте тихо и печально, — но Арне мертв.
Гермия вскрикнула. В глубине души она знала, что такое возможно, но боялась даже думать об этом. А теперь… У нее было такое ощущение, будто ее саму переехал грузовик.
— Он умер в полицейском участке, — сказал Ренте.
— Как же это? Его что, пытали?
— Вряд ли. Кажется, он, чтобы никого не выдать, покончил с собой.
— О господи!
Гермия видела Ренте как в тумане. Она даже не сразу поняла, что у нее ручьем текут слезы.
— Мне нужно позвонить родителям Арне и сообщить об этом, — сказал Ренте.
При мысли об отце и матери Арне у Гермии сжалось сердце. Как они это переживут?
— Тяжкая вам выпала миссия.
— М-да… Арне — их первенец.
И тут Гермия вспомнила о брате Арне, Харальде. Парнишка серьезный, не такой обаятельный, как Арне, но по-своему милый. Арне говорил, что спросит у Харальда, как лучше пробраться на базу.
— Полиция еще что-нибудь сообщила? — спросила она.
— Мне сказали только, что он умер во время допроса и что «никто в его смерти не повинен» — так они назвали самоубийство. Мой друг, он служит в полицейском управлении, сказал мне, что Арне боялся, как бы его не передали гестапо.
— При нем что-нибудь нашли? Ну, например, фотографии?
— Мой друг ничего об этом не сказал, и нам с вами не стоит это обсуждать, — сказал Ренте строго. — Госпожа Маунт, позвольте вам напомнить, что я, будучи военным, присягал на верность королю, а он приказал оказывать содействие оккупационным войскам. Какими бы ни были мои убеждения, я не могу потворствовать шпионажу, и если пойму, что кто-то им занимается, я обязан буду сообщить об этом.
Гермия кивнула. Намек был весьма прозрачен.
— Ценю вашу откровенность, майор.
Она встала. Ренте вышел из-за стола и положил руку ей на плечо:
