– Петр Дмитриевич, у Евдокии снова приступы, – сказала Ивановна, дозвонившись, потом долго слушала и повторяла – Ага.
– Как работается? – спросил в окошко проходной Петр Дмитриевич. Он был одет в наглаженный кипельно-белый халат и мягкие удобные тапочки.
– Ивановна наябедничала, – печально произнесла Евдокия.
– Пойдем лучше в мой кабинет, поболтаем, – с улыбкой сказал Петр Дмитриевич.
– Не отстанете же, – вылезая из будочки, сетовала Евдокия.
В кабинете пахло кварцеванием и чистотой.
– Рассказывай, – сказал Петр Дмитриевич.
Евдокия вздохнула. Рухнула с размаху на кушетку так, что та заскрипела и сказала:
– Мыло пролила.
Петр Дмитриевич ждал продолжения.
– Из окна, – дополнила Евдокия.
Петр Дмитриевич кивнул.
– На нового начальника, – продолжила Евдокия.
На лице Петра Дмитриевича появилась озадаченность.
– Ну, потом и миску сверху уронила. Да испугалась я. Он как гаркнул снизу, руки сами разжались, – закончила Евдокия.
– Я все улажу. Иди, работай, – сказал задумчиво Петр Дмитриевич.
– Не сердитесь? – спросила Евдокия.
– Сержусь, но за шкаф, в котором ты сидела. Больше так не делай. А разлить любой мог. Иди, – ответил Петр Дмитриевич.
Евдокия тихо закрыла за собой дверь.
– В психиатрической больнице больные должны находиться в палатах, а не на рабочих постах! – бушевал новых директор.
– Она признана дееспособной. Мы ее выписали, – уточнил Петр Дмитриевич.
– А зачем на работу-то взяли? – спросил директор.
– А кто ее кроме нас примет-то. Я знаю, что с ней все хорошо. Лишь мелкие поведенческие отклонения, – продолжил Петр Дмитриевич.
– Мелкие? – указывая на испорченный белый пиджак, спросил директор.
Петр Дмитриевич поморщился.
– Ладно, пусть работает, – смягчился директор, – но чтобы больше ничего подобного.
– Прослежу, – кивнул Петр Дмитриевич.
Директор взял из вазы яблоко, откусил, принюхался.
– Здесь, что все мылом воняет! – сказал он закрывшейся за Петром Дмитриевичем двери.
Ноты: мох, влага, земля, амбра, хозяйственное мыло, хлор, щелок.
Shakira Wild Elixir
Кондиционер был включен на полную. Андрей залпом осушил коньяк и начал вгрызаться в дольку лимона. На столе стояла открытая пачка конфет. Одна из них была надкусана, из нее торчал кусочек миндального орешка. Всплывает воспоминание:
– Не люблю миндаль, – говорит Ира, морщит нос и кладет надкушенную конфету в коробку.
Полчаса назад его Ира. Теплая, смеющаяся, танцующая под какую-то дурацкую попсовую песенку из своего айфона. А сейчас только холод. И миндальный яд.
В дверь раздается стук. Потом еще. Андрею не хочется двигаться. Он делает над собой усилие и открывает.
– Доставка, – улыбается курьер с огромным букетом белых роз. Роз, которые так любила Ира.
Андрей молча расписывается в бумагах курьера, копается в бумажнике и дает чаевые. По комнате расползается тонкий аромат, хрупкий, словно морозные узоры на окне. Андрей понимает, что стоит с букетом и не в силах отпустить его. Он подходит к столу и наливает до краев стакан, опустошая бутылку коньяка. Потом задумчиво пьет его, в его голове мысли о чае. Вкусный чай с веточками только что сорванный липы, который ему заваривала на даче Ира. Ира, бегающая босыми ногами по невозможно ярко-зеленой траве.
Холод дует в спину. Андрей выключает кондиционер, но холод остается, он наполнил его изнутри до краев и теперь не покинет никогда. Холод не Ирина, он не может сесть в машину и уехать в торговый центр. Холод останется с ним. Раздается звонок мобильника. Андрей знает, откуда этот звонок. Он погружает свое лицо в букет, лепестки гладят, аромат бьет в нос. Андрей продолжает погружаться шипы оставляют царапины, листья лезут в глаза. Телефон продолжает звонить.
Ноты: миндаль, холод, цедра цитрусов, алкогольные ноты, чай, липовый цвет, белая роза, мускус, белые цветы, карамель.
Christian Dior Poison Tendre
Прошел сильный дождь. Ветер несет сладкие запахи цветов с клумбы напротив здания, этот запах так знаком, приятен, свеж, но я гоню его прочь. «Забудь! Это было в прошлой жизни», – говорю я себе. Тихонько выбираюсь из своего укрытия, отряхиваю лохмотья и с печалью смотрю на промокшие насквозь ноги. Дождаться первой милостыни и выпросить стакан чая у толстяка в будке с пирожками. Я выхожу на угол, оглядываюсь, протягиваю руку, и статный мужчина в дорогом костюме кладет в нее пачку купюр. Я не успеваю опомниться, чтобы сказать слова благодарности, как он уже садится в припаркованную машину и уезжает. «Этого же хватит месяца на два, да нет, на все пять», – думаю я, проводя пальцами по краям купюр. Я прячу пачку в карман куртки и быстро иду мимо сверкающих витрин элитных бутиков. А потом, не веря происходящему, захожу в дверь одного из них. Гадкая гусеница, замотанная в тряпье. Но кокон падает и на свет выходит не очень молодая, но стройная и эффектная женщина. «Неужели это я?» – заглядываюсь я на весело шагающую даму. Она размахивает маленькой сумочкой и смотрит то в небо, то на свое отражение в лужах, витринах, в стеклах припаркованных авто. И вновь порыв ветра приносит манящий аромат белых цветов, от которого я вспоминаю себя, ту настоящую и единственно правильную. Меня накрывает волна счастья, от которой хочется взмыть в небо, но земля цепко держит меня. Я ускоряю шаг и иду точно к намеченной цели. Открываю дверь, пробегаю сквозь какофонию расплескавшихся в воздухе запахов к дальнему стеллажу. Вот они! Я бережно беру коробочку и иду к кассе. «Что ты делаешь, дура? Это последние деньги. Как ты собираешь жить?», – крутится в голове. Вынув из кармана купюры, я уверенно протягиваю их кассирше. Девушка мило улыбается, пробивает чек и кладет мое сокровище в маленький фирменный пакет, на котором буквами высечена проба настоящей женщины.
Я подхватываю бархатистые ручки и выхожу на улицу. Теперь я знаю, что у меня все будет хорошо.
Ноты: белые цветы, мох, зеленые ноты, альдегиды, мандарин.
Caron Yatagan
