– Спасибо!
– На здоровье!
Вероника убрала фольгу в пакет. Походила за спиной Федора, который взялся вновь за лакировку, нарочито громко стуча каблуками. Потом глубоко вдохнула едкий запах лака и вышла, кинув в закрывающуюся дверь:
– Столько дел, я побежала, пока.
Слезы текли по щекам. «Это все от запаха лака», – говорила Вероника себе, шумно сморкаясь в платок. Она присела на скамейку в парке и долго смотрела на колыхаемые ветром головки тюльпанов на клумбе. «Больше никогда не приду к нему», – пообещала себе Вероника. И через день вновь стояла в дурмане сладкой патоки и лака, печально улыбалась, вновь не находя куда бы себя приткнуть в этом мире единичных вещей. Федор дожевывал последний бутерброд, отложив его, он вышел в подсобку и вернулся с резной скамейкой из светлого дерева в виде огромного лепестка на ножке, которую обвивали тюльпаны. Федор поставил скамейку у стола и в привычной задумчивости стал допивать чай, смотря в окно.
Ноты: лакированное дерево, олифа, лак, смола, патока, тюльпаны, белые цветы.
Chloe L`Eau de Chloe
Вот тут я сижу и смотрю на пузырьки на стенке стакана с лимонадом. Какой-то из них сейчас, не выдержав, нырнет в прозрачную зеленую даль и, долетев до вершины, издаст «пшик». А теперь я бегу по теплым камням мостовой вдоль мелких лавочек с сувенирами. Примеряю разноцветные шелковые платки, ожерелье, в котором словно застыло море. А теперь прохожу мимо фруктового прилавка и сворачиваю в цветочный павильон. Я помню, как там пахло срезанными стеблями, цветочной пыльцой и нежными только что привезенными белыми ирисами. И вот я обнимаю огромный букет ирисов и гуляю по тенистым улочкам старого города. Сажусь за столик маленького кафе у благоухающего куста роз и заказываю большую порцию пломбира. Солнце клонится к закату, играет мягкими лучами в плавных волнах каменного фонтанчика. Тихий шелест льющейся воды, прохлада, крадущаяся из удлиняющихся теней и безмерное счастье. Белые хлопья пены начинают размывать изображения. По краскам текут мыльные струи, превращая картины в размытые цветные кляксы. Я пытаюсь удержаться на холсте, но мягкий убаюкивающий запах шампуня провожает меня в мир и расплывшихся пятен света, цвета и запаха.
Ноты: лимонад, зелень, яблоко, груша, зеленые стебли цветов, ирисы, роза, землистые ноты.
Chanel Cristalle Eau de Parfum
– Я не могу тебя понять, ты ускользаешь.
– И что прикажешь, остановиться и ждать, пока до тебя что-то дойдет?
– Просто остановись, чуть-чуть.
Яли стоит в дверях, улыбается. Она замерла. Картинно, словно позирует перед фотографом.
– Останься, – говорит Сато.
Яли отмирает и отрицательно мотает головой.
– У меня торт, ватрушки, чай, – уговаривает Сато.
– А у меня дождь, улица и сны наяву, когда вроде бы еще тут, но уже уснул, – отвечает Яли.
– Ну, тогда я с тобой, только пожди я возьму дождевик, у меня и второй есть, – говорит Сато и убегает в комнату.
Яли не может ждать, это очень долго и скучно ждать пока кто-то ищет дождевик, когда там, вот рукой подать, льет дождь. Она хлопает дверью, много раз давит кнопку вызова лифта, запрыгивает в кабину и слышит, как Сато открывает дверь. Лифт мчится камнем вниз, выпускает из стальной клетки, пролет ступеней, и Яли выбегает в дождь.
Она поднимает голову к небу, ловит падающие иглы воды и понимает, что замирала слишком надолго, а дождь этим временем ушел и вот-вот закончится совсем. Яли снимает туфли, бежит быстро-быстро, хватая за хвост ускользающий дождь.
Экипированный в дождевик Сато успевает заметить лишь силуэт Яли, который скрывается за поворотом. Сато бежит за ней. Он не хочет упустить ее вновь, ведь ему так много нужно сказать.
Дождь ведет Яли в сквер, вдоль залитых влагой лилий и кустов жасмина. Яли вбегает на пружинящий под ногами ковер из травы, бежит вдоль цветов, упиваясь ароматом.
Сато замирает посреди улицы, любуясь Яли. Он уже забыл о погоне, но тут Яли вновь набирает скорость.
Дождь уходит. Нельзя его упустить. Яли забывает о цветах и, перебежав перекресток по диагонали, вклинивается в людской поток. Поток похож на реку, он несет, качает и убаюкивает. Яли помнит, что надо догнать дождь, помнит это так долго насколько хватает сил, но река сильна, она поет шумом, захлестывает с головой и уносит туда, где сон тих и безмятежен, поток ровен и быстр, а звон воды – твой голос.
Дождя нет. Он ушел. Нелепый парень в дождевике подходит ко мне и говорит:
– Пошли домой.
– Я вас знаю?
– Это же я, Сато!
– Сато, – пробую на вкус эти буквы.
– Это я, я бежал за тобой из дома.
– Вы ошиблись, я вас не знаю.
– Я не ошибся, я точно уверен – это ты, та, что нужна мне, но ты все время ускользаешь.
Ноты: альдегиды, влага, белые цветы, лилии, жасмин, горькая трава, лед.
Khalis Dream Dubai
– Гоша, Гоша – адикалоша! – кричали вслед мальчишки, и кто-то даже толкнул в спину.
Я шел молча, не обращая внимания на задиристых пацанов, пряча под широким бортом папиного пиджака три тюльпана.
Кличка эта была старой, и по сути не обидной. Получил я ее случайно, когда опрокинул на себя папин лосьон после бритья пять лет назад, целую треть жизни назад. В те далекие времена, когда я везде таскал дранный кожаный портфель, огромные, каждый час останавливающиеся, наручные часы и имел черный зуб, который усиленно не желал лечить. И судя по всему, кличка мне досталась однозначно хорошая, о других вариантах не хотелось даже думать.
Я свернул за угол, оставив галдящих мальчишек во дворе и, перебежав дорогу, тихо открыл калитку Надиного дома. Пробираясь сквозь разросшиеся кусты ирисов, я молил вселенную лишь об одном – чтобы Клавдия Ивановна, мать Нади, оказалась на работе, на рынке, у подруг, да где угодно, лишь бы не дома. Я тихо постучал в окно. Постоял, вглядываясь в темноту комнаты. Постучал еще, и в окне показалось лицо Нади. Лицо сделало суровую гримасу и жестами велело молчать и убираться с глаз. Мама была дома. Я угрюмо поплелся к задней части дома, взобрался на облюбованную изогнутую к низу ветку орешника, положил рядом тюльпаны и стал ждать.
