Стало интереснее.
– Я бы хотел тебя разрисовать, – закончил он.
Я знала, что он занимается в художке, но никогда не видела его работ.
– Я совсем не против, чтобы ты меня нарисовал, – обрадовалась я.
– Разрисовать, – более четко произнес он.
Недоумение мое читалось без слов.
– Пойдем, я взял ключи от лаборатории химии, я все покажу, не захочешь, вернемся, – говорил он, таща меня за руку по коридору.
«Откуда в нем столько прыти?» – думала я.
Мы зашли в лабораторию, и он замкнул дверь. Потом раскрыл дипломат, и я уставилась на ровные ряды ручек. Их было штук двести, не меньше. Многие явно цветные, другие с виду были одинаковые.
– Куда мне сесть или стать?
– Тебе надо раздеться, – сказал он и повернулся к дипломату.
Люблю людей, которые могут удивлять, но такого я совсем не ожидала. Это было удивление на все двадцать по десятибалльной шкале. Я стояла и молчала. Вадим копался в своем дипломате. Потом подошел ко мне с маленькой папкой. В ней были фото. В основном девушки, но было и два парня, полностью голые и раскрашенные, да именно раскрашенные в разные цвета, как детская раскраска очень скрупулезного малыша. Они были прекрасны, словно существа иных миров, боги, спустившиеся с неба, в них не было порочной наготы журналов, они несли красоту. Я ничего не сказала, просто сняла одежду. Он взял в руку сразу несколько ручек, которые при близком рассмотрении оказались некими перьями, и начал рисовать.
Иногда было щекотно, но большую часть времени я испытывала сложное чувство страсти, отрешенности и рождения. Я словно появлялась на свет заново, становясь чем-то иным. И вспоминая тот вечер спустя двадцать лет, я могу сказать, что никто не видел во мне столько красоты, сколько отражалось в глазах Вадима.
Ноты: сирень, мокрый картон, чернила из шариковой ручки, ваниль.
M. Micallef Ylang in Gold
Фильшерман подкрался незаметно, аки тень.
– Уволю! – возопил он гнусавым срывающимся голоском.
– Давай, – спокойно ответил я, гася сигарету и выдыхая дым в вытяжку.
– Нам нужна звезда Мишлен, а ты куришь на моей кухне, – зверел Фильшерман.
– Я курю на своей кухне, и звезду, если уж свезет, дадут мне, так что, уволь меня, – ответил я.
– Боречка, это не я придумал, курить на кухне нельзя, ты же понимаешь, – загнусавил Фильшерман.
– А кто запретил курить у служебного выхода? – спросил я, отхлебывая чай.
– На меня наседают со всех сторон, – пожаловался Фильшерман, принюхиваясь.
Я ткнул ему в нос чашку с пуэром.
– Чаю?
Фильшерман отпрял и скривился.
– Нет, благодарствую, – ответил он.
Фильшерман потоптался с ноги на ногу, посмотрел на снующих по кухне поваров.
– Может, новый десерт от шефа в меню? – задумчиво, как бы между прочим, сказал он.
– Сделаю, – сказал я и залпом допил чай.
– И не дай бог, если у клиентов в тарелке обнаружится окурок или пепел! – пригрозил Фильшерман.
– Я позабочусь, – кивнул я, обдумывая идею пирожного в виде пепельницы.
Ноты: кожа, сливочный крем, карамель, коньяк, анис, черный чай, амбра, бобы тонка, сандал, эбеновое дерево, соль, кокос, цитрусовые ноты, фисташки, табак, шоколад, кашмеран.
Majda Bekkali Mon Nom est Rouge
Одна капелька, и ты уже сидишь на веранде летнего кафе, сейчас поздняя весна, тебя обдувает еще свежий, но уже теплый ветер. Ты делаешь маленький глоточек Вана Таллин и потом долго держишь бокал у носа, смакуя аромат. Отламываешь мякоть красного помело и наслаждаешься сладкой сочной терпкостью. Бариста поставил на раскаленный песок джезву. Эта умиротворяющая картина накрывает ощущением жара огненных песчинок, которые помнят вкус соленых волн. Легкий порыв ветра доносит самый первый вздох варящегося кофе, кофе еще не пахнет, но ты чувствуешь нежную тень его аромата. Ты предвкушаешь маленькую чашку черного обжигающего удовольствия, но в толпе бульвара мелькает призрак того, кого ты всегда ищешь, сквозь сны, миры, рождение и смерть. Ты опрокидываешь залпом бокал с ликером и бежишь, пробиваясь сквозь толпу прохожих, выглядывая далеко впереди своего ангела. В памяти всплывают куски вроде твоей, но в тоже время совсем чужой жизни: коммунальная кухня, бутылка вина и крики «горько». Кому кричат? Вам? Сладкие леденцы, самые вкусные на свете, янтарные, словно слезы золотой богини. Их всего три штуки и они твои, но ты берешь одну, а потом две и вкладываешь в маленькую ладошку своей первой подруги. За ней ли я бегу? Нет, впереди мужчина в синей майке. Майке, от которой пахнет ромом и потом, а ты крепче сжимаешь объятья, остро чувствуя, что это последний ваш танец, а после останется лишь пыль, тень аромата кожаной куртки, которую дали накинуть на озябшие плечи и безмерная печаль непрерывно бегущего времени, неспособного замереть в миге счастья.
Ноты: лето, ликер Вана Таллин, красный помело, кофе, горячий песок, морская соль, вино, корица, леденцы, ром, пот, древесная пыль, кожа, герань.
Kinski Kinski
Он вошел в мою жизнь внезапно, резко вывернув из-за угла. Благодаря этому маневру и еще моей рассеянности я с размаху врезалась в его грудь. Вдохнула запах тела, и мои рефлексы отказали, вместо того чтобы оттолкнуть незнакомца, я обняла его и закрыла глаза. Не знаю, на что я рассчитывала, может, верила, что вселенная умеет замирать, и я застыну в этом миге абсолютного счастья. Но вселенная продолжила свое движение.
– Простите! – тихо сказал он, отстраняя меня.
А потом сделал жест, словно приподнимает отсутствующую шляпу, развернулся и скрылся в толпе.
Я сразу поняла, что он вор, потому что мое сердце осталось с ним. А спустя пару минут, я обнаружила, что и кошелек с кредитками тоже решил последовать за сердцем. И вот теперь я сижу в полиции, у меня спрашивают приметы, а я улыбаюсь и не могу ничего вспомнить, только запах, я даже предлагала понюхать меня, вдруг на мне остался его запах, но полицейские отказались, продолжая спрашивать рост, цвет волос, описание одежды. Мне надо вспомнить хоть что-то, ведь я должна его найти.
