Я пролистала двести пятьдесят восемь писем, но не нашла в папиных словах ничего, даже отдаленно напоминающего благодарность. С каждым письмом все становится только хуже, отношения между Дэном и моим отцом портятся вконец. А все потому, что папа втянул Дэна в свои проблемы, заставил его разруливать их, а сам относился к нему как к грязи.
Не удивительно, что Дэн назвал это «непрекращающимся кошмаром». Мой отец был самым настоящим кошмаром.
Я уверена, мои щеки пылают, хотя я и не могу их видеть. Я разваливаюсь по кусочкам, подобно доброй памяти о моем отце. Я хочу все вернуть. Я хочу забраться в эти чертовы письма. Я хочу встретиться с отцом, чтобы крикнуть ему в лицо: «Как ты можешь?! Извинись! Почему ты так разговариваешь с Дэном?! Это же мой муж! И он старается помочь изо всех сил!»
Но папа мертв. Слишком поздно что-либо менять. Я не могу крикнуть ему что-либо в лицо, я не могу потребовать у него правды, не могу спросить, почему он так вел себя с Дэном, или постараться помирить их. Слишком поздно, слишком поздно.
И чувство вины растет во мне, превращаясь в клубок терновых плетей. Я ничем не помогала Дэну. Все это время я боготворила своего папочку, не замечала его недостатков, не давала Дэну даже слова худого сказать про папу. И тем самым только отдаляла от себя правду, но расширяла пропасть между собой и любимым мужем.
– С вами все хорошо?
Едва не подпрыгиваю на месте, когда слышу над ухом голос Мэри. И только сейчас понимаю, что все это время раскачивалась взад-вперед в кресле, дрожа от немой ярости. Нет, Мэри, не хорошо, я по-над обрывом.
– Да, все нормально, – мгновенно выпрямляюсь я. – Нормально. Читать это… нелегко.
– Согласна, – сочувствующе кивает Мэри. – Сложно переварить такое огромное количество шокирующей информации.
– В любом случае, мне уже пора идти, – говорю я, кивая на часы. – Пора забирать девочек из школы.
На самом деле хочу поскорее убраться из этой холодной юридической обители. С ее огромными окнами, серыми диванами и стопками порочащих документов.
– Хорошо, – сухо кивает она. – Вы можете вернуться в любое время. И обращаться ко мне по любым вопросам.
– Вам удалось связаться с Дэном? – Вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю хорошенько подумать.
– Пока нет, но я уверена, он сделает все, что он него зависит, – отвечает Мэри, провожая меня к лифту.
В голове моей роится множество вопросов, которые мне не терпится задать.
– Мой отец, – начинаю я, нажимая кнопку лифта.
– Да?
– Он мог… Вы же не думаете, что он… – не могу произнести это вслух, но Мэри и так все понимает.
– Ваш отец всегда утверждал, что у Джосс Бертон очень буйное воображение и что весь роман она попросту выдумала, – отвечает Мэри. – Ее версия событий изложена в тех документах, которые я вам передела. Очень подробная версия. Тысяча слов в красках. Хотя не думаю, что вы поверите Джосс.
– Верно, – соглашаюсь я. – Но… возможно… – наблюдаю, как меняются индикаторы этажей на панели лифта: двадцать шестой, двадцать пятый, двадцать четвертый… Вновь делаю глубокий вдох: – Мой отец, – повторяю я и тут же закусываю губу. Я не знаю, о чем именно хочу спросить. И все же пытаюсь снова: – Я читала переписку между Дэном и моим отцом…
– Да, – Мэри смотрит мне в глаза; она сразу же поняла, к чему я клоню. – Дэн очень терпелив, проницателен. Надеюсь, ваш отец понимал, чем он обязан Дэну.
– Вот только он не понимал, так ведь? – прямо спрашиваю я. – Я видела письма. Мой отец осыпал Дэна бранью. Не могу представить, как Дэн все это терпел. – Слезы наворачиваются на глаза, когда думаю о том, как Дэн безропотно исполнял все указания моего папочки, мирился с его грубостью и эгоизмом. И не сказал мне ни слова. – Почему мой отец даже не поблагодарил его? Почему все так случилось?
– Ох, Сильви. – Мэри качает головой. – Если уж вы не понимаете… – С губ ее внезапно срывается короткий смешок. Весь ее сухой деловой тон куда-то исчез, она осматривает меня почти что с любопытством. – Знаете, я все это время хотела познакомиться с вами. Встретить ту самую Сильви. Сильви Дэна.
– Сильви Дэна? – От ее насмешливого, пытливого взгляда мне становится не по себе. – Я больше не чувствую себя его Сильви. Будь я на его месте, давно бы ушла от такой, как я, с вагоном моих семейных проблем.
Двери лифта со звоном раздвигаются, и я выхожу. Мэри протягивает мне руку:
– Было очень приятно познакомиться с вами, Сильви, – улыбается она. – Пожалуйста, не беспокойтесь о второй книге. Я уверена, нам удастся все уладить. Если вы захотите узнать побольше о Джосс, или Линн, как мы…
– Что? – в недоумении смотрю я на нее. – Вы сказали «Линн»?
– Ох, простите, если запутала вас, – сочувственно кивает Мэри. – Джослин – полное имя писательницы. Но когда она была подростком, все звали ее Линн. Для юридических документов мы, очевидно, используем…
– Подождите, – как сумасшедшая жму на кнопку удержания лифта. – Вы говорите, ее звали Линн?
– Ну, мы, как правило, называем ее Джосс. – Мэри, как мне кажется, весьма озадачена моей реакцией. – Но тогда ее звали Линн. Я думаю, вы на самом деле даже можете ее помнить. Когда вы были маленькой, она играла с вами. Пела вам песни. «Kumbaya», если не ошибаюсь. – Мэри вдруг меняется в лице: – Сильви, с вами все хорошо? Сильви!
Оказывается, я жила во лжи не только последние годы, когда на горизонте объявилась Джосс Бертон. Я жила во лжи практически всю свою жизнь. И теперь я должна сделать все, чтобы выпутаться из этих тенет. Да, я лопнула пузырь неведения. Но когда я шагаю по Нижней Слоан-стрит, в голове вертится одна и так же фраза: «Все ненастоящее. Все ненастоящее». А что же тогда настоящее?
С тех пор как я покинула офис «Эйвори Милтон», я набирала Дэну пять раз. Либо у него до сих пор нет сигнала, либо он не видел, что я звоню, либо просто не брал трубку. В отчаянии оставляю ему торопливое голосовое сообщение: «Дэн, я только что узнала. Не могу в это поверить. Я понятия не имела. Мне так жаль. Я все неправильно поняла. Дэн, нам нужно поговорить. Пожалуйста, перезвони мне. Прости меня. Пожалуйста, прости…» Я умоляла в трубку, пока не раздался звуковой сигнал.
Сама же я еду к маме. Скажу честно, я сама не своя. Вероятно, было бы хорошо для меня остановиться и купить успокоительное. Но я не собираюсь. Я должна увидеть маму. И высказать ей все. Я уже позвонила в школу и отправила девочек на продленку. (Боже, благослови воспитателей, которые привыкли отвечать на звонки вечно занятых и измотанных родителей, звонящих в последнюю минуту.)
Открываю дверь в мамину квартиру своим комплектом ключей, захожу в гостиную и без лишних слов безжалостно выплевываю:
– Вы с папой лгали мне!
Мама подпрыгивает на месте от неожиданности; до этого она сидела, уставившись в пространство и сжимая диванную подушку так, что у нее побелели костяшки пальцев. Она кажется такой маленькой и уязвимой в этой огромной, пропитанной одиночеством гостиной. Нет, я не могу ее жалеть сейчас!
