— Если это серьезно, я постараюсь как можно скорее тебя забыть. Мне тридцать три года. Жить мне недолго. Моему отцу пятьдесят восемь, а он умирает. Женюсь на другой женщине, у меня еще будут дети, и я буду счастлив в своем саду.
Нарисованная им картина была непереносима. Керис кусала губы, пытаясь сохранить самообладание, но слезы текли по лицу. Фитцджеральд пощады не знал.
— Я не собираюсь всю жизнь тебя любить. — На сей раз он словно пырнул ее ножом. — Уходи из монастыря сейчас или оставайся в нем навсегда.
Монахиня попыталась твердо посмотреть на него.
— Я не забуду тебя и всегда буду любить.
— Очевидно, не так уж и сильно.
Керис долго молчала. Она любит достаточно сильно, очень сильно, это точно. Но любовь ставит перед ней неразрешимый вопрос. Однако спорить бессмысленно.
— Ты правда так считаешь?
— По-моему, это очевидно.
Аббатиса кивнула, хоть и не согласилась.
— Прости. Мне очень жаль. Так жаль, как еще ни разу не было в жизни.
— Мне тоже.
Мерфин развернулся и ушел.
75
Сэр Грегори Лонгфелло наконец уехал в Лондон, но поразительно быстро вернулся, будто мячиком отскочил от стен большого города. Он появился в Тенч-холле вечером, взмокший, запыхавшийся, со спутанными седыми волосами, и вошел не как обычно — словно ему должны повиноваться все люди и животные, встречающиеся на пути. Ральф и Алан стояли у окна, рассматривая новый тип кинжала с широким лезвием — базилард. Не говоря ни слова, Грегори бросился в большое резное кресло хозяина. Что бы там ни случилось, он все-таки считал себя слишком важным, чтобы дожидаться приглашения сесть. Рыцарь и его подручный вопросительно уставились на него. Мод поморщилась: она не любила дурные манеры. Наконец Грегори буркнул:
— Король не любит, когда ему не подчиняются.
Тенч испугался и тревожно посмотрел на Лонгфелло. Какую такую оплошность он совершил, что можно истолковать как неподчинение королю? Ничего за собой не вспомнив, нервно бросил:
— Мне очень жаль, что его величество недоволен. Надеюсь, не мной.
— Вы имеете к этому отношение, — ответил Грегори с выводящей из себя уклончивостью. — И я тоже. Король считает, что неисполнение его желаний подает дурной пример.
— Полностью согласен.
— Поэтому завтра же мы с вами едем в Эрлкасл, встречаемся с леди Филиппой и делаем так, чтобы она вышла за вас замуж.
Так вот в чем дело. Ральф испытал огромное облегчение. Его при всем желании нельзя обвинить в строптивости леди Филиппы, хотя королей это никогда не останавливало. Однако он догадался, что монарх разгневан на своего законника, и поэтому тот намерен во что бы то ни стало выполнить волю короля, дабы оправдать себя в его глазах. В тихом бешенстве Грегори процедил:
— Обещаю вам, после разговора со мной она будет умолять вас взять ее в жены.
Тенч не представлял, как этого достичь. Филиппа сама заявила, что женщину можно подвести к алтарю, но нельзя заставить произнести «да». Он ответил Грегори:
— Кто-то говорил мне, что Великая хартия вольностей гарантирует вдове право отказаться от повторного брака.
Лонгфелло злобно посмотрел на хозяина:
— Молчите уж. Я имел неосторожность напомнить об этом его величеству.
Интересно, подумал Ральф, чем законник будет угрожать Филиппе, что обещать. Сам он мог додуматься только до того, чтобы увезти ее силой в какую-нибудь отдаленную церковь, где щедро подкупленный священник не услышит крика: «Нет, никогда!»
Выехали рано утром с небольшой свитой. Стояла пора сбора урожая, и на Северном поле мужчины жали высокую рожь, а женщины шли следом, увязывая ее в снопы. Последнее время Фитцджеральда больше беспокоил урожай, чем Филиппа. И погода-то стояла хорошая, но вот чума… У него почти не осталось батраков и очень мало свободных держателей. Многих более высоким жалованьем и выгодными условиями переманили бессовестные землевладельцы вроде настоятельницы Керис. В отчаянии лорд предложил некоторым своим вилланам свободное держание, избавив их таким образом от барщины, в результате чего на время сбора урожая остался без батраков. Росла угроза, что часть посевов просто сгниет на полях.
Однако все трудности останутся позади, если он женится на Филиппе. У него появится в десять раз больше земли и доходы из множества других источников — судов, лесов, рынков, мельниц. И семья его снова займет полагающееся ей положение. Сэр Джеральд еще успеет побыть отцом графа. Что же задумал Грегори? Филиппа очень рисковала, пойдя наперекор Лонгфелло, обладающему огромной волей и мощными связями. Не хотел бы лорд Тенч оказаться на ее месте.
Они добрались до Эрлкасла к полудню. Галдеж грачей на стене всегда напоминал Ральфу о времени, что он провел сквайром на службе у графа Роланда, — самой счастливой поре его жизни, как ему иногда казалось. Но теперь, после смерти графа, здесь стало очень тихо: ни сквайров, играющих в жестокие игры в нижнем дворе, ни топота и храпа боевых коней у конюшен, ни воинов, бросающих кости на ступенях башни.
Филиппа с Одилой и несколькими служанками сидела в старомодном зале. Примостившись рядышком на скамейке перед ткацким станком, мать и дочь заканчивали ковер с изображением лесной сцены. Вдова коричневой нитью выводила стволы деревьев, а дочь — ярко-зеленую листву.
— Очень мило, но хорошо бы больше жизни. — Ральф старался говорить весело и приветливо. — Птичек, кроликов, может, собаку, которая охотится на дичь.
Графиня, как всегда, проигнорировала его любезность, встала и сделала шаг назад. Одила повторила жест матери. Тенч обратил внимание, что они одного роста.
— Зачем вы здесь?
«А ты не меняешься», — с обидой подумал Фитцджеральд.
— Сэр Грегори имеет вам нечто сообщить, — ответил он и отошел к окну, выглянув на улицу, словно скучая.
Законник довольно сухо поздоровался, выразив надежду, что не слишком побеспокоил. Конечно, это вздор — плевать ему на их покой, — но вежливость несколько смягчила Филиппу, и хозяйка предложила гостю сесть. Лондонец приступил к делу:
— Король недоволен вами, графиня.
Филиппа опустила голову.
— Мне очень жаль, что я вызвала неудовольствие его величества.
— Он желает вознаградить своего верного подданного, сэра Ральфа, пожаловав ему титул графа Ширинга. Вам же он желает молодого сильного мужа и хорошего отчима вашей дочери. — Вдова содрогнулась, но Грегори невозмутимо продолжал: — Он не понимает вашего упорства.
Хозяйка затравленно обернулась и, наверно, в самом деле испугалась. Все было бы иначе, имей она брата, дядю, которые могли бы заступиться за нее, но чума унесла всех ее родных сильного пола, и некому теперь защитить графиню от монаршего гнева.
