— Похоже на то.
— Должен же быть какой-то выход, — сердито выпалила девушка, посмотрев на Френсиса.
— Ну, вам нужна королевская хартия, дарующая Кингсбриджу самоуправление и закрепляющая ваши права и свободы, — ответил тот. — Тогда вы сможете обращаться в королевский суд.
Керис ухватилась за эту мысль:
— И что мы должны для этого сделать?
— Обратиться к королю.
— А он даст хартию?
— Если вы докажете, что она необходима для уплаты налогов, он, разумеется, отнесется к ней внимательнее.
— Тогда нужно попытаться.
— Годвин будет вне себя, — предупредил Эдмунд.
— Ну и пусть, — мрачно ответила девушка.
— Ты недооцениваешь опасность, — покачал головой отец. — Тебе известно, как он жесток, даже в малом. Это приведет к открытой войне.
— Да будет так, — упрямо тряхнула головой Суконщица. — Открытая война.
— О, Ральф, как ты мог это сделать! — простонала мать.
Мерфин сидел у родителей и смотрел на тускло освещенное лицо брата. Тот, похоже, не мог решить, оправдываться ли ему или отрицать свою вину. Наконец буркнул:
— Она меня соблазнила.
Мод не так возмущалась, как горевала.
— Но, сынок, она жена другого человека!
— Крестьянина!
— Все равно.
— Не переживай, мать, лорда ни за что не осудят по обвинению виллана.
Мерфин не был так уверен. Ральф — вассал и, судя по всему, вызвал недовольство Уильяма Кастера. Исход судебного процесса вовсе не предрешен. Отец хмуро бросил:
— Даже если тебя не осудят — я молюсь об этом, — подумай о позоре! Ты сын рыцаря! Как ты мог забыть об этом?
Зодчий пришел в ужас, огорчился, но вовсе не удивился. Брат никогда не гнушался насилием. В детстве он постоянно ввязывался в драки, и Мерфину частенько приходилось вмешиваться и разряжать обстановку просьбами или шутками. Если бы гнусное изнасилование совершил не его брат, а кто-нибудь другой, он желал бы виселицы для преступника.
Ральф перехватил взгляд Мостника. Ему было важно мнение брата, может, даже больше, чем суждение матери. Младший всегда смотрел на старшего снизу вверх. Л Фитцджеральд-старший хотел, чтобы теперь, когда его уже нет рядом, Ральфа что-нибудь сдерживало, чтобы он не имел возможности унижать людей.
Пререкания с огорченными родителями продолжались бы и дальше, но в бедный дом постучали, и в дверях появилась Керис. Она улыбнулась Джеральду и Мод, увидев же Ральфа, помрачнела. Мерфин понял, что давняя подруга пришла к нему, и встал.
— Я не знал, что ты вернулась из Лондона.
— Только что. Мы можем поговорить?
Мастер накинул плащ, и молодые люди вышли на тусклый серый декабрьский холод. Их роман кончился год назад. Странно: архитектор чувствовал, что она еще любит его, но иногда Керис казалась железной. Мерфин уже перестал надеяться и ждал, когда время залечит рану. Пока этого не случилось. Когда он видел девушку, сердце его билось быстрее, а большего счастья, чем говорить с ней, зодчий не знал. Суконщица и Мостник прошли по главной улице и свернули в «Колокол». В вечерний час в таверне было тихо. Заказали вино с пряностями.
— Мы проиграли дело, — поделилась Керис.
— Как! — Мерфин был потрясен. — А дарственная аббата Филиппа?
— Она не пригодилась. Грегори Лонгфелло подвел дело к тому, что жители Кингсбриджа — вилланы аббата, а вилланы не имеют права обращаться в королевский суд. И судья отказался рассматривать дело.
Строитель разозлился:
— Но это же глупо. Значит, аббат может делать все, что ему заблагорассудится, невзирая ни на законы, ни на хартии…
— Знаю.
Мерфин понял, что ей не это хочется слышать. Это она говорила себе уже множество раз. Фитцджеральд сдержался и попытался рассуждать по-деловому:
— И что ты собираешься делать?
— Подавать прошение о хартии. Тогда город избавится от произвола аббата. Законник считает, что у нас сильная позиция. Представляешь, он думал, мы выиграем дело с сукновальней. Однако королю позарез нужны деньги на войну с Францией. А богатые города платят больше налогов.
— И сколько понадобится времени, чтобы получить хартию?
— А вот это плохие новости. По меньшей мере год; может, больше.
— И ты пока не сможешь заниматься сукном.
— Не на старой сукновальне.
— Значит, мост встанет.
— Я не вижу выхода.
— Черт. — Какая нелепость. У них было все для того, чтобы город возродился; непреодолимым препятствием являлось лишь упрямство одного человека. — Как мы недооценили Годвина.
— И не говори.
— Нужно освободиться от него.
— Знаю.
— И не через год, а раньше.
— Как бы я хотела иметь такую возможность.
Мерфин задумался, но попутно рассматривал Керис. На ней было новое лондонское платье, двухцветное, по последней моде, придававшее девушке игривость, хотя Суконщицу и снедала тревога. Темно-зеленый и светло-синий цвета оттеняли глаза, а лицо сияло. Такое случалось очень часто. Он мог говорить с ней на серьезные темы, например о мосте — теперь друзья редко болтали просто так, — а потом вдруг спохватывался: как же она красива. Но даже несмотря на очередное прозрение, мозг строителя продолжал работать, и он озвучил свою мысль:
— Нам нужна своя сукновальня.
Керис покачала головой:
— Незаконно. Годвин прикажет Джону Констеблю сломать ее.
— А если не в городе?
— Ты хочешь сказать, в лесу? Тоже незаконно. От нас не отстанут королевские вердереры.
[11]
— Тогда не в лесу. Еще где-нибудь.
— Везде понадобится разрешение лорда.
— У меня брат лорд.
При упоминании имени Ральфа отвращение на мгновение исказило лицо Керис, но затем она стала соображать.
— Поставить сукновальню в Вигли?
— Почему нет?
— А там есть быстрый ручей, чтобы вращать рукоятку?
— По-моему, есть. Но даже если нет, вращать может бык, как на пароме.
— А Ральф разрешит?
— Конечно. Он мой брат. Не откажет мне в просьбе.
— Годвин с ума сойдет от бешенства.
— Ральфу наплевать на Годвина.
Мерфин видел, что Керис обрадовалась, разволновалась, но что она чувствует к нему? Девушка счастлива, что найдено решение проблемы, ей не терпелось обойти Годвина, но остальные ее мысли Фитцджеральд прочитать не мог.
