На поле растут подсолнухи, с которых пчёлы собирают нектар с пыльцой. "Пасутся", как говорит отец. Меня это слово в детстве очень смешило - я сразу представлял себе пчелу размером с корову, которая бродит туда-сюда и лениво жуёт, а потом её для полного счастья доят. Фантазия у меня с малолетства буйная.
Это было вступление, а теперь - собственно история.
Просыпаюсь я однажды утром, гляжу в окно. Замок за рекой торчит, как положено. Солнце ещё толком не поднялось, а жарит уже вовсю. Мухи летают жирные, злые. Дождя не было уже почти две недели - редкий случай для побережья, но такой уж выдался август.
Смотрю - отец беседует у ворот с двумя господами. Один - в солидном костюме-тройке и в шляпе, другой - с непокрытой головой, в полотняной паре, весь такой из себя расслабленный, руки держит в карманах, да ещё травинку жуёт.
О чём говорят - не слышно, но чувствуется, что отец недоволен. Стоит, набычившись, и руку в кулак сжимает, как перед дракой. Выслушал, что эти ему втирали, и головой покачал - нет, мол, не убедили. Гости, однако, уходить не хотят. Тот, который в шляпе, что-то ещё сказал, и отец как-то сразу сник - помолчал и махнул рукой в сторону беседки. Вроде как пригласил продолжить.
Мне всё это не понравилось совершенно, да и любопытство замучило. Поэтому я, не мешкая, выскочил через заднюю дверь и рванул к беседке в обход. Пробежал за сараями, потом через сад - к крыжовниковым кустам. Из-за них беседку неплохо видно, а главное - слышно. Давно проверено.
Они все сели за столик, и я гостей рассмотрел подробно. В шляпе - почти старик, усы седые, а глаза водянистые. Не улыбается и слова произносит тихо, будто делает одолжение. Я его про себя обозвал - куркуль. Второй, наоборот, молодой, синеглазый, лыбится постоянно. Сокол ясный, по хребту ему кочергой.
Мать подошла, налила им квасу. Куркуль на неё даже не посмотрел, только кивнул слегка. Зато молодой обрадовался, как дитятко леденцу, выхлебал сразу полкружки, крякнул и говорит:
- Благодарю, сударыня. По этой погоде - ничего лучше и не придумать.
Мать аж зарделась вся, будто в жизни такой похвалы не слышала. Вернулась обратно в дом, а усатый хрыч говорит отцу:
- Итак, господин Горяев, давайте ещё раз обсудим нашу проблему. Мы, повторяю, стремимся разрешить ситуацию максимально цивилизованным способом, да и вы человек разумный. Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что, взвесив все "за" и "против", вы примете единственно верное и, по сути, очевиднейшее решение, которое принесёт вам солидные дивиденды.
- Простите, - отвечает отец, - но солидные дивиденды оно принесёт в первую очередь вам. А я, следуя вашей логике, должен удовольствоваться подачкой.
- Что ж, давайте уточним размер компенсации, которую мы готовы вам предложить. Назовите, пожалуйста, сумму, отвечающую вашим представлениям о выгодной сделке.
- Я ведь уже объяснил - дело не в деньгах. Точнее, не только в них. Мне важна независимость, чтобы ни перед кем не отчитываться. Я хочу и впредь заниматься любимым делом.
- Вы продолжите им заниматься, в этом и суть. Мы очень ценим специалистов, подобных вам, и гарантируем вам работу. Изменятся записи в документах, но это, если рассуждать здраво, не более чем формальность.
Тут отец усмехнулся:
- Формальность, говорите? Вы станете фактическими хозяевами, а я - чем-то вроде наёмного управляющего. Вы будете мне приказывать, а я - исполнять. Простите за резкость, но справедливой сделкой тут и не пахнет.
Куркуль вздохнул, пожевал губами и аккуратно глотнул из кружки (кадык у него неприятно дёрнулся).
- Видите ли, господин Горяев, жизнь не стоит на месте. На острове назревают серьёзные перемены. К сожалению, любое прогрессивное новшество, как правило, встречает сопротивление - общество инертно, люди закоснели в своих привычках. Но прогресс всё равно проторит себе дорогу, и пережитки старого отступят под его натиском. Это закон природы, и спорить с ним бесполезно.
- Вы мне угрожаете?
- Я помогаю вам избежать осложнений. Через неделю мы снова вас навестим, чтобы официально оформить наше взаимовыгодное согласие, а пока позвольте откланяться. Провожать нас не надо, благодарю.
Хрыч встал и пошёл через сад к воротам. А молодой, который всё это время квасок потягивал и в разговор вообще не встревал, вдруг повернулся в мою сторону и подмигнул эдак заговорщицки. Я знал, что меня за кустом не должно быть видно, но этот гад смотрел мне прямо в глаза. Его губы всё ещё улыбались, но взгляд был тяжёлый, страшный - я даже пошевелиться не мог, как будто оцепенел.
Или, точнее, окаменел.
В прямом смысле.
Мне почудилось, что я весь состою из камня, как какая-нибудь скульптура. Когда-то очень давно меня вытесали, отшлифовали, подчистили и оставили здесь, в саду. А теперь почему-то вспомнили - оглядели, забраковали и решили пустить на слом. Взяли кувалду и начали лупить прямо в грудь. Бум, бум, бум - удар за ударом. Я чувствую, как в теле появляется трещина, и понимаю, что ещё полминуты - и рассыплюсь, развалюсь на куски...
- Митяй! Ты чего придуриваешься?
Отец меня за плечо встряхнул, и я опять стал нормальный, не из камня, а из костей и мяса. Трещина в груди куда-то исчезла. Теперь понятно - никто меня кувалдой не бьёт, это просто сердце колотится, как если бы я версту пробежал с кем-нибудь наперегонки. Скосил глаза на беседку - тех двоих уже след простыл.
- Подслушивал? - спрашивает отец.
Я только плечами пожал. А что тут сказать? Что я грибы под кустиком собирал?
- Ладно, - говорит он, - пошли посидим, подумаем.
Сели за стол, отец мне отдал свою кружку с квасом, и я всё выдул до донышка. Сердце кое-как успокоилось, соображать стало легче. Начинаю допытываться:
- Что они от тебя хотели?
- Да ты и сам, наверное, уже понял, Митяй. Пасеку решили прибрать к рукам, причём побыстрее.
- Задёшево?
- Ну, не то чтобы за бесценок, но и золотом не осыплют. Сначала в городе ко мне подошли, в трактир пригласили на разговор. Я в тот раз выслушал, да и послал подальше - правда, со всем почтением. Надеялся, что отстанут. А дома ничего не рассказывал - ни братьям твоим, ни матери.
- А теперь расскажешь?
- Теперь придётся.
- Но пасеку не продашь?
Он хмыкнул и по голове меня потрепал:
- Чего ты, Митяй, о пасеке так волнуешься? Ты ж её вроде терпеть не можешь.
Тут он в точку попал - не люблю я пчёл, нет у меня таланта. И пчёлы меня не любят. А они (особенно те, что делают пьяный мёд) - твари умные и капризные, кого попало близко не подпускают. Вот и получилось, что я в нашем семейном деле - сбоку припёка, пятое колесо. Но сейчас-то речь не об этом!
- Мне, - говорю, - рожи этих твоих гостей не понравились. Гады они, особенно молодой.
