Другой португалец, Родриго де Виверо-и-Веласко, имел аудиенцию у Токугава Хидэтада, второго сёгуна Токугава, в замке Эдо в 1609 году и первую комнату, в которую он вошел, описал следующим образом:
«На пол они кладут татами, вид красивых циновок, украшенных золотой парчой, атласом и бархатом и вышитых множеством золотых цветов. Эти циновки имеют квадратную форму, как небольшой столик, и так удачно подходят друг другу, что производят чрезвычайно приятное впечатление. Стены и потолок покрыты деревянными панелями, которые украшены разнообразными сценами охоты, написанными золотыми, серебряными и другими красками, так что самого дерева практически не видно».
Впоследствии, в эпоху Токугава, было установлено правило: «Одна провинция – один замок», в результате чего многие замки были разрушены, но зато другие стали настоящими резиденциями провинциальных даймё со своими садами, парками и декоративными прудами. Многие замки пострадали от бомбардировок американской авиации в годы Второй мировой войны, однако впоследствии были восстановлены, хотя целый ряд – с применением железобетона и современных методов строительства. В то же время другие замки были восстановлены с использованием исторически достоверных материалов, в силу чего они являются очень ценными памятниками средневековой замковой архитектуры Японии. Наиболее красивым замком считается Химэдзи – замок, расположенный к западу от Осаки, главная башня которого датируется 1601 годом. Замок же в центре Осаки, тот самый, что осаждал Токугава Иэясу для того, чтобы покончить с наследником Тоётоми Хидэёси, сначала сгорел, а затем подвергся сильным разрушениям. Но главная его башня сегодня восстановлена во всем своем великолепии, сохранились также стены и широкий ров вокруг замка, заполненный зеленой водой, так что впечатление от его посещения можно получить полное.
Книга в книге. «Постижение боевых искусств и фортификации – наипервейший долг самурая»
Изучение фортификации также входило в программу обучения самурая, так что с этой точки зрения его военная подготовка была поистине всеобъемлющей!
И вот две составляющие службы самурая – военное дело и фортификация. В годину войны, когда преломляются копья и иззубриваются мечи, когда баталии и сечи идут кровавой чередой день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, а одно побоище сменяется другим, когда нет и дня передышки, некогда воину перевести дух и оглядеться.
И тактика боя, и стратегия сражения зависят и от того, как глубок крепостной ров и насколько прочна кладка башен, как высок земляной вал и насколько крепки форты. Подготовка к бою – труд изнуряющий, труд изматывающий, когда воины всех рангов гнут спины на фортециях от зари до зари.
В дни мира, когда не застят лик солнца тысячи и тысячи смертоносных стрел, нет нужды воинам возводить защитные или осадные укрепления, посему и несут они предписанную им службу по охране дома господина и семьи его, обходят дозором владения господина, служат посланниками, где поставит их господин. Непосвященные думают, что это и есть главная обязанность рыцаря, однако наипервейшим долгом воина и в дни мира остается постижение боевых искусств и фортификации.
Дайдодзи Сигесукэ. «Будосёсинсю»
Как и многие другие самураи, Уэсугэ Кэсин был не только прекрасным полководцем, но и ничуть не менее хорошим поэтом. Цветная ксилография Утагава Куниёси.
Глава 35
Самураи и поэзия
Как же это, друзья?
Человек смотрит на вишни в цвету
А на поясе длинный меч!
Мукаи Кёрай (1651–1704)
[36]
Самураям с детства прививали не только верность воинскому долгу и учили всем тонкостям военного ремесла, но также их учили и релаксации, ведь не может человек только тем и заниматься, что думать о смерти или убивать себе подобных! Нет, в них воспитывали еще умение видеть прекрасное, ценить его, любоваться красотами природы и произведениями искусства, поэзией и музыкой. Причем любовь к искусству была точно так же важна для самурая, как и военное мастерство, тем более если воин-самурай хотел стать в мирное время хорошим правителем. Из его дома, как правило, открывался красивый вид на природу, необычный сад, например, а если таковой отсутствовал, то садовнику особыми приемами следовало создать в нем иллюзию далекого пейзажа. Для этого маленькие деревья и большие камни располагали в особом порядке, сочетая с прудом или ручьем с небольшим водопадом. В свободное от ратных дел время самурай мог наслаждаться музыкой, например, слушать игру на биве (лютне) и также песни и стихи какого-нибудь бродячего музыканта, зашедшего к нему в усадьбу. Сам он при этом просто сидел на татами и попивал чай, наслаждаясь покоем и понимая, что нет ни прошлого, ни будущего, а только всего лишь одно-единственное «сейчас». Нельзя было и не знать поэзии известных поэтов, не говоря уже о том, что, совершая сэппуку, самурай был просто обязан оставить свои собственные предсмертные стихи. А если он этого сделать не мог, то, значит… умирал некрасиво, а «некрасиво» – значит, недостойно!
Поэтому неудивительно, что древние классические рассказы о самураях, как и некоторые другие японские повествования, наполнены еще и стихами. Включение в текст стихов – отличительная черта буддийских сочинений, впрочем, китайские историки и писатели тоже любили вставлять их в ключевые места повествований. Авторы хроник и рассказчики Древней Японии были хорошо знакомы и с теми, и с другими, и вполне возможно, что именно у них они и позаимствовали этот старый риторический прием. В результате и самурай, и поэзия стали практически неотделимы друг от друга.
Впрочем, нечто подобное наблюдалось и с рыцарями Западной Европы, да и витязями Руси. Там были в почете песни менестрелей, а многие рыцари слагали баллады в честь своих прекрасных дам либо… посвящали свою музу Христу, особенно те из них, кто отправлялся в Крестовые походы. При этом разница заключалась даже не в содержании (хотя в нем она также присутствовала), а в размере поэтических произведений.
В VII веке, а некоторые ученые полагают, что еще раньше, основой японского стихосложения стали строки по 5 и 7 слогов. Поначалу в длинных стихотворениях комбинация 5 и 7 слогов использовалась произвольно, но к IX веку самой распространенной поэтической формой стала танка, или «короткая песня», ритмический рисунок которой выглядит так: 5-7-5-7-7. Танка сделались очень популярны. Однако вскоре после того, как танка превратилась в стандарт стихосложения, возникла тенденция «разбивать» ее на два полустишия: 5-7-5 и 7–7. В стихосложении участвовали два поэта, которые составляли каждый свое полустишие самостоятельно, затем их «соединяли», часто меняя при этом их порядок: вначале 7–7, а затем 5-7-5. Так появилась новая поэтическая форма рэнга – «соединенный стих». Позднее два полустишия стали связывать до пятидесяти раз, и таким образом даже возникали целые поэмы из ста частей, а участвовало в их написании до десяти человек.
