Джесси поворачивается к Келли и прикидывается удивленной.
– Почему ты не хочешь, чтобы Бретт выходила за Арч? Арч такая бейба!
Бейба? Попроси свою двадцатидвухлетнюю помощницу обновить шпаргалку по молодежному сленгу, потому что никто младше тридцати больше не говорит «бейба», тупой птеродактиль!
Келли промакивает салфеткой испарину над губой.
– Мне нравится Арч. Между нами особая связь, – отвечает она оборонительно, так рьяно расист рассказывает о своих многочисленных темнокожих друзьях. – Но Бретт еще молода, и нет ничего страшного в том, чтобы сделать шаг назад и убедиться, что она готова к таким обязательствам, как брак.
Украдкой смотрю на Винса. Его кадык двигается, как в видео через приложение Boomerang. Он знает, что опасения Келли никак не связаны с юным возрастом Бретт. Господи, ей двадцать семь! Может, перестанем говорить о ней как о малолетней невесте?
– Винс? – обращаюсь я к мужу. – Между тобой и Бретт была особая связь. И я хочу выслушать мужское мнение по поводу глупых сердечных дел. Что скажешь? Должна Бретт выходить за Арч? – Вызывающе улыбаюсь ему, показывая как можно больше зубов кинозвезды.
Винс медленно поворачивается ко мне, кажется, до него наконец дошло, что происходит. Это ловушка. Я пришла сюда, чтобы разорвать его в клочья.
– Мне нравится Бретт, – без всякого выражения произносит он. – Но я не знаю ее настолько хорошо, чтобы ответить на твой вопрос, детка.
– Нужно ей написать, – предлагаю я. – Дать высказать свое мнение. А то сидим тут, поносим ее отношения… кстати, Джесси, а еще употребляют слово «поносить»? Я знаю, что ты всегда в теме. – Достаю из кармана телефон и большим пальцем нажимаю на зеленую иконку сообщений, отправляя кому-то послание, но не Бретт.
Джесси почти сразу выпрямляется, принимая позу человека, левую ягодицу которого только что ударил током телефон.
– Тебе правда стоит ответить, – говорю ей с подтекстом. Всегда хотела это сказать! «Тебе правда стоит ответить», как убийца в конце дешевого романа перед тем, как он признается в преступлениях в стиле Скуби-Ду. Он. Боже, да я сторонница сексизма, раз предположила, что только мужчины могут быть убийцами.
Не отводя от меня взгляда, Джесси тянется за спину, достает из заднего кармана телефон и открывает сообщение.
– Оно от тебя, – сообщает она без улыбки, но, судя по тому, как ее пальцы порхают по экрану, открывает присланный мною файл и теперь смотрит снятое на GoPro прошлой осенью, прямо перед тем как я попросила Бретт окончательно съехать.
Я думала, у меня завелась крыса. Зайдя в кладовую, я обнаружила вскрытые упаковки с мукой, коричневым сахаром и пакетики с горячим шоколадом, а на полу – порошкообразную дорожку. В прошлом сезоне я забыла вернуть выданную мне камеру, поэтому включила на ней функцию ночной съемки и, положив ее на верхнюю полку, развернула к двери. Нет смысла освобождать квартиру, чтобы продезинфицировать ее, если это не нужно.
Камера снимала три часа, а потом на ней закончилось место, и я на следующий день, передвигая бегунок внизу экрана, выискивала маленькие двигающиеся по кадру тени.
На отметке в два часа тринадцать минут я убрала палец. Там что-то находилось, но не грязный, переносящий болезни грызун. В кладовую проникла Бретт и принялась засовывать пальцы в упаковки с мукой и сахаром, затем облизывала их дочиста и быстро макала обратно. «Что она делает?» – сначала задумалась я. Но потом вспомнила, что узнала на съемке терапии самопомощи, которые так нравились Бретт и на которые она меня таскала, когда мы дружили. Самопомощь – что придумают дальше? Если у вас есть время беспокоиться о самопомощи, то вы уже слишком много на себя берете, скажу я вам.
На этой терапии я узнала, что обжорство – естественная реакция на лишения и что дети, родители которых сажали их на диеты и прятали конфеты, иногда прибегали к приготовлению странных масс из сахара-сырца и муки, чтобы утолить свою потребность, и это стало защитным механизмом, переходящим и во взрослую жизнь. Мы с Винсом никогда не держали дома сладости. Из-за лекарств они оставляли обжигающее ощущение на моем языке, а Винс скорее предпочитал остренькое (предпочитает! Я забегаю вперед). «Похоже, именно это Бретт и делает», – поняла я, наблюдая за ее копанием, и ощутила невероятное сострадание, вспомнив ее отповеди о детстве. Что все в ее семье ели на ужин обычные порции, кроме Бретт, которой давали взвешенную и подсчитанную по калориям порцию без хлеба. Что ее мама прятала печенье в шкаф на замке, и только Келли знала код, потому что Бретт не могла остановиться на одной или двух. Но тут вдруг в дверном проеме появилась вторая тень, и мое сострадание переросло в пламя гнева и ярости. У меня завелась не одна крыса, а две.
– Кто еще это видел? – тихо спрашивает меня Келли, на ее виске пульсирует зеленая венка. Она только что посмотрела видео через плечо Джесси.
– Что там? – вяло интересуется Лорен с дальнего конца стола, словно ей на самом деле не хочется знать.
– Зачем ты это делаешь, Стеф? – шепчет мне Винс.
– Народ, народ! – весело прошу я. – Один вопрос за раз. Давай начнем с тебя, любовь всей моей жизни и свет моих очей. – Поворачиваюсь к Винсу. – Я делаю это потому, что хочу привлечь вас к ответственности. Это не я гнилое яблоко. Не я спятившая. Не одна я изобретательница в нашей компании. Просто поймали только меня. А еще, – похлопываю его по коленке, – у тебя маленький член, и останься мы последними людьми на Земле, я бы скорее мастурбировала.
Поворачиваюсь к Келли.
– Следующий! Кто еще это видел? Рада сообщить вам, Келли Кортни, что вы первые. Это эксклюзив! Сенсация! Специальный выпуск новостей, прерывающий наше обычное программное вещание!
Заглядываю за Винса, чтобы напоследок ответить на вопрос Лорен: «Что там?»
– Это хоум-видео, на котором Бретт…
– Больше не хочу об этом слушать, – строго предупреждает Джесси.
Молчание. Но не тишина. Ревущий внизу океан хлещет по береговым линиям Нантакета в девяноста восьми морских милях отсюда. Этот дом хорош не только пейзажем. Но и звуком силы, ласкающим слух. Вот почему Джесси почти все время торчит здесь.
Джесси. Предательство, отразившееся на ее лице, когда она увидела, как мой муж трахает Бретт сзади, уже отступает, закручивается по краям, как переданное огню любовное письмо от изменившего бывшего. На мгновение мне становится ее жаль, эту женщину среднего возраста обдурила ее самая заносчивая протеже, она как синеволосая бабушка из дома престарелых, которая собирает все свои сбережения, чтобы помочь «оказавшемуся в бедственном положении родственнику» из Гуама. Джесси Барнс облапошили.
– Бретт, – фыркает Винс, игнорируя наказ Джесси. – Бретт – чертова сука и чертова жирная лгунья.
Как правило, чем ближе к правде, тем больше теряется совесть, хотя Винс в принципе не мог ей похвастаться.
– Не в моем доме, – отдергивает его Джесси, потому что не может допустить, чтобы мужчина в ее присутствии называл женщину жирной, даже если она на самом деле чертова сука и чертова жирная лгунья.
