– Потому что на дворе 2017 год, и женщинам совсем не интересно, считает ли их сексуальными кучка парней из братства с вялыми членами, – говорит Бретт, накручивая волосы на палец и глядя на него своими огромными безобидными карими глазами. О, ей интересно. Нам всем интересно. Все сексуально активные женщины восприимчивы к мужскому взгляду. Разница в том, что сегодня мы должны утверждать, что это не так. Феминизм не раскрепощает нас, лишь превращает в плохих лгунов.
Бретт наклоняется к нему, ее голос пропитан очарованием.
– Но ради прикола, если бы ты… – Она хлопает ресничками в ожидании его имени.
– Тим, – удовлетворяет он ее ответом после нескольких несексуальных секунд замешательства.
– Тим, – произносит его имя Бретт с комическим обольщением, смягчив букву «т» и удлинив «м». – Если бы ты выбирал самую сексуальную, Тим. Кто бы это был?
Он показывает на нас с удивленным выражением на лице, словно ему не верится, что мы спрашиваем.
– Кто-то из вас. И клянусь, что говорю так не потому, что вы обе здесь. Остальные девушки, – он неопределенно машет рукой, – я знаю миллион таких же. А вы обе другие.
Другие – это хорошо, говорит Инстаграм. Похожесть скучна. «Будь собой, ведь прочие роли уже заняты». Легко такое репостить, когда ты не находишься под давлением всю жизнь.
– Ничья? – дуется Бретт.
– Да, Тим, – поддерживаю я ее, – между девушками вроде нас? Мы не любим ничью. Кто-то должен проиграть.
Тим со стоном запрокидывает голову, словно мы заставили его рассчитать государственный бюджет.
– Тут правда ничья, – отвечает он. – Но если перестраховаться… – Он переводит взгляд с меня на Бретт и обратно, колеблясь между двумя парами «о, пожалуйста, выбери меня!» глаз. – Я выберу тебя. – Он нерешительно дергает плечом в мою сторону.
Бретт хватается за сердце и чуть морщится.
– Тебе не нравятся парни, – объясняет ей Тим.
– А, ты предпочитаешь пуммен
[9]. – Она потягивает напиток. – Понятно.
Слово «пуммен» наносит по мне удар, подобно кулаку с кастетом. Сердце грохочет в мозгах, отчего на ум приходят лишь ответы вредной старшеклассницы.
– Или он предпочитает худеньких, – парирую я.
– Видишь ли, – Бретт радостно показывает на меня стаканом с водкой, мой выпад ее задел, – вот в чем дело, Стеф. Я могла бы быть худой, если бы захотела. Но тебе уже не исполнится двадцать лет. Как бы сильно ты этого ни хотела.
Бретт залпом опрокидывает стакан, ее лицо ужасно кривится, как портрет Сальвадора Дали. Тим нервно наблюдает за нами, не в силах больше отличить, шутим мы или нет. Мы крайне серьезны, но ему этого знать не стоит. Он просто хотел, чтобы мы улыбнулись.
– В таком случае, – говорю я, поднимая стакан, – за женщин, достигших сексуального пика после тридцати. – Давлюсь теплой водкой. Тим не ошибся. Мы были слишком серьезными. А я не готова становиться серьезной. Пока.
* * *
В полночь на сцену выходит группа, играющая каверы песен 90-х годов, и мы без проблем занимаем места в первом ряду, потому что завсегдатаи-детишки еще допивают свои коктейлички. В какой-то момент дождь заканчивается, и когда по моему позвоночнику стекает капля пота, я понимаю, что уже поздно и зал забит под завязку, яблоку негде упасть. Мы с Бретт танцуем за руки и кричим слова песен No Doubt и Goo Goo Dolls, непристойно зажимая Тима под каверы Ар Келли, в то время как пол окутывает наши ноги теплыми липкими перчатками. В воздухе висит созвездие из телефонов, отражая каждое наше движение.
Солистка группы чуть младше меня, волосы убраны в высокие бублики из кос, и я подсчитываю, пытаясь понять, похожа она на нынешнюю Гвен Стефани или тогдашнюю. Тогдашнюю. Хотя с натяжкой. Если она может быть здесь, то и я могу, решаю я. Когда она допевает последнюю строчку Spiderweb, девушка из толпы тянет Бретт за руку. Мне не слышно, что говорит Бретт, когда оборачивается, но ее глаза загораются от узнавания, и она обнимает девушку за шею. Она ее знает. И отвлекается на нее. Жестом прошу Тима нагнуться и кричу ему на ухо: «Выпьем!»
Беру его за руку и веду через толпу, но не останавливаюсь у барной стойки в главном зале, как и в дальнем баре и баре на улице. Мы продолжаем двигаться в громкую вечно пьяную ночь, мимо вышибалы, стоящего под аркой из белого дерева и проставляющего входные штампы на тыльные стороны рук, обходим последний бар и входим в полосу травы между открытым патио и следующим зданием, которое я знать не знаю. Там смыкаю руки Тима на своей пояснице и, положив палец под подбородок, направляю его рот к своему.
Первый поцелуй долгий, нежный и без языка, от него подгибаются колени и распухают губы.
– Ты разве не замужем? – спрашивает он, вопрос похож на бульканье в горле, отчего я победно улыбаюсь. Его будет легко убедить. Я всегда могу определить, когда парень не спал с темнокожей женщиной. Обычно они пытаются притормозить основанной на страхе моралью: «Это неправильно. Мы не должны этого делать. Но ты уверена?»
– У меня на сегодня разрешение, – отвечаю я, расстегивая его вязаный ремень, купленный мамочкой. После такого отпадают все сомнения этического характера.
* * *
Мы возвращаемся под протесты батраков, стоящих в очереди последние сорок минут. У открытого бара находим Бретт, нанизывающую лайм на горлышко бутылки Corona.
– Я вас везде искала! – кричит она. Вскакивает и встает позади, собирая нас в кучу. – Внутрь, внутрь. У меня для вас сюрприз.
Мы застреваем в пробке на входе, и Бретт пользуется этой возможностью, чтобы театральным ловким движением стряхнуть со спины Тима мокрую листву, траву и мусор.
– Стеф, – журит она, – пора перестать быть мертвой рыбой, подружка.
Меня выводит из себя ее намек на то, что наш секс с Винсом недостаточно разнообразен, чтобы он оставался мне верен, поэтому отрадно, что Бретт заметила, что я достаточно желанна, чтобы меня трахнул… проклятье. Я забыла его имя.
– Жаль, Арч так не везет. – Ерошу волосы Бретт, как это делает Келли, чтобы позлить ее. Она хлопает меня по руке с такой силой, что аж сквозь музыку слышно.
Мы втроем – самое убойное в мире ménage à trois – проталкиваемся внутрь. У бара Тим натыкается на своих друзей. Он машет мне идти с Бретт, которая обеими руками продолжает тащить меня на танцпол. Я оглядываюсь на него, пока толпа не проглатывает меня целиком – к их группе присоединились две новенькие с большими сиськами, которые визжат «О боже, Тим!» и тянутся его обнять, потому что они такие маленькие, красивые и очень, очень молодые. На мои веки внезапно обрушивается тяжесть всей вселенной. Я могла бы заснуть, стоя в этой пьяной танцующей толпе.
