– А кого еще нам ненавидеть? – отвечаю я вопросом на вопрос, когда он ставит передо мной вино. Вот умора, выбрал бокалы, которые нам на свадьбу подарили его друзья – с монограммой ВСД: Винс и Стефани Демарко, – ошибочно предположив, что мне не терпится взять фамилию мужа.
– Ах, девчонки, – морщится Винс, – дайте Бретт передышку.
Одно я могу сказать хорошее про невежу, за которого вышла замуж, – он держится подальше от наших скандалов. Бывали уже такие, кто пытался вмешиваться в контры Охотниц, придерживаясь политики терпимости, так их в нужный момент превращали в менсплейнинговых
[7] ослов. Охотницы теряли свои места и за меньшее, и я ясно дала понять Винсу, что его, по сути, ничего не значащее мнение тоже имеет вес и может стоить нам всего.
– Тогда лично можешь поздравить ее с помолвкой сегодня, – говорит Джен, и я понимаю, как искусно она передала главную новость. Джен пришла сюда не для того, чтобы рассказать про свадьбу Бретт. Она пришла сообщить, что Бретт приглашена на вечеринку Лорен. Что наш союз полетел коту под хвост.
Винс спотыкается и проливает немного вина на шелковую пижаму Джен.
– Она помолвлена? – Он ставит бокал на туалетный столик и идет за полотенцем. – Офигеть, – кричит он из ванной. – На этой… той самой женщине? Как ее зовут?
– Арч, – отвечает Джен.
– Арч? – грубо повторяет Винс, выходя из ванной с рулоном бумажных полотенец.
– Возьми полотенце для рук и подложи под бокал подставку! – ругаюсь я, кивая на оставленное на столике вино.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, Винс, – прыскает Джен, когда он снова выходит из ванной, – здесь живут люди различных культур. И, очевидно, белая спасительница африканских девочек никак не могла выйти замуж за провинциалку из Огайо.
– Ты должна была раньше сказать, что она придет, – ворчу я, отмахиваясь от Джейсона, который пытается накрасить накладные ресницы. – Я потратила пятьдесят долларов на эти ресницы.
– Теперь ты не пойдешь? – скептически спрашивает Джен.
– Ну детка, – скулит Винс из дверей ванной, глядя на меня щенячьими глазками. Для этого вечера он несколько недель назад заказал атласную пижаму, как у Хью Хефнера, и дополнительно заплатил семьдесят пять долларов за монограмму.
– Я пообещала не сниматься с ней, – напоминаю я Джен. – И в отличие от других, я держу свое слово.
Джейсон убирает кисточку.
– Ладно, Стеф. – Джен ставит бокал на туалетный столик. «Положи подставку, животное!» – чуть ли не кричу я. – Она получит хороший монтаж, ты же знаешь это, верно? Поедет в Марокко, чтобы помочь маленьким безграмотным жертвам насилия, и сыграет свадьбу с Амаль лесбиянкой Клуни. Иветта хотела предупредить нас, чтобы мы могли наладить с ней отношения до того, как она сама все расскажет. Иначе ты знаешь, как это будет выглядеть. Будто мы кучка расчетливых дрянных девчонок, которые сменят пластинку, когда станет ясно, что Бретт в этом сезоне будет всеобщей любимицей, раз выходит замуж, и угадай, что? Простофилям нравится смотреть, как толстушки выходят замуж. Это дарит надежду их маленьким сердечкам с закупоренными артериями.
Винс в ужасе громко втягивает воздух.
– Господи, Джен.
Та бросает на него убийственный взгляд, но в сочетании с ее раскрасневшимся лицом это должного эффекта не производит.
– Она всегда в любимицах, – бормочу я так капризно, что саму бесит.
– Только послушай себя, – говорит Джен, и, к моему удивлению, ее голос едва не срывается. Она что, сейчас заплачет? Я смотрю на нее в молчаливом неверии, когда она вытирает лицо. Что с ней сегодня такое? – Джесси разозлится, если ты не пойдешь. Ты знаешь, что они сделают с тобой в монтажной?
К сожалению, тут Джен права: люди охотнее радуются за простого влюбленного человека, чем за богача. Наверное, это потому, что нам нужно видеть себя в наших героинях, и скромное достижение в виде супруга и рождения детей вполне осуществимо для большинства населения, за исключением Зеленой Угрозы. Нашим зрителям особенно нравится видеть, как незаурядные люди проникаются семейными традициями. Вот почему мы с Винсом сначала были так популярны, вот почему Джесси дает шанс Келли, надеясь на ответную услугу рекламы Cheerios, за которой последует защита прав торговли.
– Девчонки, расслабьтесь, – смело встревает Винс. Требуются стальные яйца, чтобы произнести слово на букву «р» рядом с двумя женщинами, которые вместе могут сказать «не в этой жизни, приятель», но мой муж делает это ненавязчиво. – Вы слишком себя накручиваете. Просто идите и скажите Бретт, что рады за нее, и дело с концом.
Не дожидаясь моего ответа, Винс стягивает футболку и надевает верх от пижамы. Вижу, даже тренеру третьего уровня в Equinox не удалось сладить с животом Винса. Но Джейсон все равно что-то одобрительно бормочет, эти губы в форме сердца и волевой подбородок со щетиной все компенсируют.
Когда я только положила глаз на Винса, он работал барменом на мероприятии, устроенном в честь женского бритвенного станка. Моя подруга по колледжу работала на рекламную компанию, представляющую Gillette, и привела меня с собой. Мероприятие проводилось на складе без окон в попсовом районе, и я точно помню, во что была одета: платье с запахом от Diane von Furstenberg и босоножки из лаковой кожи Manolo Blahniks. Мне было двадцать шесть, ему двадцать четыре, два года разницы.
Винс был начинающим актером, самым большим успехом которого на тот момент значились съемки в рекламе Hellmann’s, где он вгрызается в сэндвич. Его темные волосы падали на светлые глаза всякий раз, как он смотрел вниз, чтобы приготовить свежую порцию фирменного коктейля мероприятия («Волосатый пупок» – ха-ха), и каждая женщина в помещении представляла себе, как он смотрелся бы на нее сверху с этими своими волосами, падающими на глаза. У меня до сих пор слабеют колени при воспоминании, как в конце вечера он поманил меня к себе, чтобы прокричать на ухо (на складе без окон акустика была ужасной):
– Твой бойфренд идиот.
Я подыграла ему, изобразив сомнение.
– Но он окончил юридический в Гарварде и был в списке лучших. – Ничего мой парень не оканчивал. У меня вообще не было парня.
– Не может быть, – возразил Винс, протирая мокрый бокал полотенцем. – Потому что умный парень даже на минуту не упустил бы тебя из виду.
Я закатила глаза, но внутри прыгала вверх-вниз и кричала: «Не останавливайся! Продолжай пытаться!»
– Серьезно, – таки продолжил Винс, перекинув полотенце через плечо и замерев, чтобы окинуть меня взглядом. – Ты безумно красивая.
Знаете, что мне хотелось сказать в тот момент? «Я знаю!» Меня всю жизнь осыпали вот такими сомнительными комплиментами. «У нее красивая улыбка», – услышала я от маминой подруги, когда мне было одиннадцать. Что значит красивая улыбка? У Гитлера была красивая улыбка? Иногда девочки в школе положительно отзывались о моей коже, которой никогда не захотели бы обменяться со мной, – о том, как мне повезло, что не надо беспокоиться о «загаре». И парни идеализировали меня, с таким похотливым рвением говоря о моей сексуальности, что хотелось пойти домой и принять душ. Я смотрела на себя в зеркало, недоумевая, как никто больше этого не видит? У меня была не просто красивая улыбка или хорошая кожа. Я не сексуальная. Я красивая. Безумно красивая.
