– Лиза сказала, они хотят занести в календарь поездку в Марокко в июне, – с состраданием говорю я.
– Марокко? – расстроенно шепчет Лорен.
– Очевидно, SPOKE выпускает серию электровелосипедов, – говорит Джен. Ее миниатюрное личико морщится в отвращении. – Потому что таким женщинам, как Бретт, необходим подобный тренажер, чтобы уменьшить количество движений в день.
Положа руку на сердце, электровелосипеды созданы не для таких женщин, как Бретт. Они для женщин, которые много двигаются за день, чтобы обучаться и зарабатывать на жизнь. И меня бесит, что даже после всего произошедшего подсознательно я все еще защищаю Бретт.
– Хорошие новости в том, что они еще не забронировали путешествие, – говорю я, выкинув из головы опустошительные воспоминания. – Если озвучим наши опасения, сможем управлять ими. Но нужно действовать быстро и единым фронтом. Лиза сказала, Джесси рассчитывает, чтобы в первом сезоне после выборов мы представляли женщин как можно более великодушно.
– Понятно, – фыркает Лорен, – а изменение в свиданиях сексистского положения – не великодушно?
– Не так, как предотвращение изнасилования двенадцатилетних африканских девочек, – отвечает Джен.
– Кто эти двенадцатилетние девочки, которых Бретт спасает от изнасилования? – интересуется Лорен. – Серьезно, у нее есть достоверные данные, чтобы это доказать? Мы когда-нибудь говорили хоть с одной из них? Откуда нам вообще знать, что это правда?
Я оживленно киваю. Мне нужно разозлить ее и предложить свой план.
– Так шоу теперь превратилось в «Шоу Бретт», – продолжает Лорен, ее обиженный голос заглушает шум ресторана. – Или «Шоу SPOKE». Это все ее чертова семья и бизнес, и она получает путешествие два года подряд.
– Выгодно играть в одной с боссом команде, – говорит Джен, именно от таких утверждений я раньше защищала Бретт, пока не поняла, что та извлекла пользу, будучи такой же странной, как наш идеолог. В нашей причудливой банановой республике Бретт определенно самая привилегированная, и ее преимущества выходят за рамки хорошего монтажа. Джесси довольно ясно дала понять, что шоу функционирует как побочный продукт нашего уже существующего успеха. Замечательно, если оно приумножит все, чего мы добились сами, но не в его силах заложить основы нового успеха. Другими словами, мы притягиваем шоу, а шоу – нас. По этой причине Охотницы приносят домой жалкую зарплату в пять тысяч долларов в год – и это до вычета налогов. Мы не должны нуждаться в деньгах, и многие не нуждаются, но эти принципы начинают меня раздражать. Джесси критикует разницу в оплате труда в The New Yorker и призывает женщин восстать и в массовом порядке вести переговоры, не опасаться прослыть сложной женщиной, потому что именно сложные женщины вознаграждаются. В то же время она двигается по корпоративной лестнице телеканала, пока шоу завоевывает все большую популярность, и становится богаче за наш счет, ожидая, что мы будем просто благодарны за то, что до сих пор тут. Хейли это все-таки надоело, особенно когда один из координаторов подготовки предположил, что Бретт последовала совету Джесси, попросила еще денег и получила их. Я восхищалась тем, как Хейли кинулась в бой, но еще думала, что это самоубийство. Джесси сочтет попытку обсудить зарплату неблагодарностью, и все закончится ее увольнением, как, собственно, и получилось. Шоу не вознаграждает сложных женщин, если вы не Бретт Кортни.
Бретт – любимица, и, как ни странно, главной ее жалобой на Джен было то, что она привилегированна благодаря маме. Представьте себе двух настолько похожих людей, что они в итоге испытывают друг к другу отвращение. Оба невероятно напористы, когда дело касается их бренда. Оба самодовольные всезнайки, верящие, что их подход к здоровью единственно правильный, и если идешь вразрез с ними, то ты болван, который скоро, вероятно, заболеет раком. А еще я не так давно поняла, что перед камерами они обе выставляют себя не теми, кто есть на самом деле, хотя так можно сказать про всех нас. Нелегко следить за гранью между тем, кто мы в шоу и кто мы в жизни, выполнять грязную повседневную работу, выдергивая сорняки и ровняя кустарники. Но не все из нас настаивают на том, что «в настоящей жизни я такая же, как перед камерой», эти слова Бретт повторяла так часто, что они должны стать ее следующей отвратительной татуировкой. Правда в том, что Бретт перед камерой воплотилась в Бретт в реальной жизни. Телевизионная Бретт продублировалась. Бретт-Бретт где-то там – я поцапалась с ней, – но она похожа на последнюю в комплекте – самую маленькую русскую матрешку.
Лорен стонет.
– И что нам с ней делать?
Я снова смотрю на Джен. Она одобрительно кивает.
– Я отправила Лизе свое расписание на следующие несколько месяцев, – говорю я. – У меня там турне в поддержку книги, день рождения Винса и многое другое, и я ясно дала понять, что приглашу вас обеих и, возможно, новую актрису – только если это не Келли, – но на этом все.
– Ты думаешь, мы не должны сниматься с дорогушей, – делает заключение Лорен и фыркает, позаимствовав у Иветты Гринберг прозвище Бретт. – Неплохо.
– Мы просто будем заниматься своим делом, а она пусть занимается своим, – говорю я, пытаясь разрядить обстановку. Это не клятва на крови. Нам не нужно доставать ножи и оружие. Самый эффективный способ уничтожить кого-то на шоу – выйти из боя, лишить ее скандала, конструктивного общения, великой и могучей сюжетной линии. В нашем мире самое острое оружие – это твоя вежливая улыбка.
Вижу, что Лорен еще сомневается.
Я на мгновение задумываюсь.
– Я переживала, говорить тебе это или нет, – признаюсь я, и так и было. Я надеялась, всего сказанного до этого будет достаточно, чтобы убедить Лорен отстраниться от Бретт.
– Черт, просто скажи! – восклицает Лорен, причем громко, от двух бокалов мартини и двух бокалов вина она сама не своя.
Мне трудно смотреть ей в глаза.
– То, что вышло на сайте Page Six. Насчет…
– Я поняла тебя, – прерывает Лорен, и я, подняв голову, вижу, что она покраснела. На сайте несколько раз писали про ее злоупотребление алкоголем, но лишь одна статья обошлась ей дорого.
– Это была Бретт, – почти что шепчу я.
Лорен ошарашенно моргает.
– Я узнала об этом только после воссоединения, – тороплюсь продолжить я. – И не знала, что делать. Мы с Бретт все еще дружили, и я ощущала некую преданность…
Лорен поднимает руку, прерывая меня.
– Почему ты сейчас мне об этом рассказываешь?
Я переглядываюсь с Джен. Все настолько очевидно?
– Это влияет на твой бизнес, Лор. Влияет на твои деньги.
– Нет, – терпеливо отвечает Лорен. – Почему ты мне об этом рассказываешь?
Мы с Джен снова переглядываемся, телепатически договариваясь, кто должен ей ответить. Джен думала, Лорен необязательно рассказывать, что это Бретт отправила в редакцию видео с пьяной Лорен, облизывающей багет в Balthazar. Я знаю, что у Бретт есть выход на редактора Page Six, и знаю, что не делала этого, а Джен и Лорен тесно связаны. Кто еще это мог быть? На воссоединении Лорен была на грани истерики, спрашивала, кто поделился этим видео, результатом которого стал пожизненный бан в ее любимом ресторане и назначение ее папой опытного директора, что, по сути, лишило Лорен права голоса в делах компании.
