— Извини. — Мейбл присаживается напротив.
Минуту спустя появляется официантка.
— Вы вернулись! Я уж подумала, что вы в панике убежали и забыли свою карточку.
— А ты где была? — спрашивает Мейбл.
Я пожимаю плечами;
— Кажется, я на минуту исчезла.
— Что ж, у тебя это хорошо получается.
Глава седьмая
ИЮНЬ
Мы с Мейбл открыли калитку в ее сад и увидели Ану. На ней был комбинезон, заляпанный краской. Из-под золотых заколок выбились растрепанные волосы. Она стояла с кисточкой и шерстяной нитью в руках и разглядывала свой новый коллаж.
— Девочки, вы мне нужны, — сказала она.
За три с половиной года, что мы дружим с Мейбл, я увидела немало работ Аны — и каждый раз приходила в восторг. Теперь настал еще один волнительный момент. Коллажи Аны уже много лет выставлялись в Сан-Франциско, Нью-Йорке и Мехико, а за последние месяцы ей удалось продать работы трем разным музеям. Ее фото стали печатать в журналах. Хавьер отыскивал статьи с Аной и оставлял журналы раскрытыми на самых видных местах. Ана разводила руками, потом хватала журналы и убирала подальше. «Еще зазнаюсь, — говорила она нам. — Спрячьте их от меня».
— Эта картина гораздо проще остальных, — сказала Мейбл, и поначалу я подумала так же.
На ней было ночное небо, аккуратные слои черного на черном, и звезды — такие яркие, что почти сверкали. Я подошла ближе. Они и правда сверкали.
— Как вы это сделали?
Ана указала на вазу с блестящими камнями.
— Это пирит, — сказала она. — «Кошачье золото». Я его растерла в порошок.
Картина была глубже, чем казалось на первый взгляд. Она была спокойной, но никак не простой.
— Не могу понять, что еще добавить. Чего-то не хватает, но чего именно? Я уже и перья перепробовала, и веревку. Хочется чего-нибудь морского. Не знаю.
Я понимала ее замешательство. То, что она сделала, уже было прекрасно. Как можно сюда что-то добавить, при этом ничего не испортив?
— Ну ладно, — произнесла Ана, опустив кисти. — Как прошел ваш вечер, девочки? Вижу, вы ходили по магазинам.
Мы целый час проторчали в примерочной Forever 21, выбирая наряды для вечеринки Бена, и наконец вышли с платьями, одинаковыми по крою, но разными по цвету. У Мейбл было красное, а у меня — черное.
— Вы ели? Хавьер приготовил позоле
[15].
— Вечеринка уже началась, так что нам лучше поторопиться, — сказала Мейбл.
— Перекусите в комнате.
— Мне жутко любопытно, что же у вас получится с картиной.
Ана повернулась к полотну и вздохнула.
— И мне, Марин. И мне.
Мы начали с макияжа: наносили тени, то и дело отвлекаясь на суп и тостадас
[16]. Мейбл высыпала на кровать все украшения из шкатулки, и мы принялись искать среди них подходящие к наряду. Я выбрала золотые браслеты и сверкающие зеленые сережки. Мейбл взяла кожаный браслет со шнуровкой. Она хотела поменять гвоздики на другие сережки, но потом решила оставить их. Мы умяли лепешки и до дна опустошили миски с супом. Затем сняли рубашки и джинсы, натянули платья и посмотрели друг на друга.
— Достаточно разные, — сказала я.
— Как и всегда.
У нас была одна теория о симметрии наших имен. Сначала М, потом гласная, потом согласная, потом еще буква, и в конце — снова согласная. Мы думали, что это важно. Думали, что это что-то да значит. Может, наши мамы чувствовали нечто схожее, когда придумывали нам имена. Может, наша судьба была предопределена уже тогда? Может, хоть мы и родились в разных странах, наша встреча была лишь вопросом времени?
Вечеринка была в разгаре, но мы не очень-то спешили — все равно самое важное происходило сейчас в этой комнате. Какое-то время мы усердно поправляли макияж, хоть толком его и не нанесли, а потом доели позоле, показали друг другу пустые тарелки и спустились на кухню за добавкой.
На обратном пути в комнату я услышала, как Ана и Хавьер беседуют в гостиной.
— Суп вкуснейший! — крикнула я Хавьеру, а Ана отозвалась:
— Покажитесь нам, красавицы!
Они оба устроились на диване: Хавьер читал книгу, а Ана перебирала коробку с лоскутками и всякими безделушками — мысли ее по-прежнему были только о коллаже.
— Ой! — При виде нас Ана обеспокоенно нахмурилась.
— Нет! Нет-нет-нет, — сказал Хавьер.
— В каком смысле нет? — спросила Мейбл.
— В таком, что ты не выйдешь из дома в этом платье, — ответил Хавьер.
— Вы что, серьезно? — удивилась Мейбл.
Хавьер что-то строго произнес на испанском — так, что у Мейбл лицо раскраснелось от возмущения.
— Мам, — обернулась она к Ане.
Ана смотрела то на меня, то на Мейбл. В конце концов она остановила взгляд на дочери и сказала:
— Ты как будто в нижнем белье. Прости, mi amor
[17], но так из дома выходить нельзя.
— Ну ма-ам, — заныла Мейбл. — У нас уже совсем нет времени!
— У тебя куча одежды, — сказал Хавьер.
— Как насчет того желтого платья? — спросила Ана.
Мейбл вздохнула и помчалась вверх по лестнице, а я осталась стоять перед ними в точно таком же платье, что и их дочь, ожидая вердикта. Я чувствовала, как пылает лицо — от смущения, а не от возмущения. Мне хотелось понять, каково это. Хотелось, чтобы они и мне сказали «нет».
Хавьер продолжил читать, однако Ана все еще смотрела на меня. Я видела, как она что-то про себя решает. Я так и не узнала, что бы она мне сказала, подожди я чуть дольше. Сказала бы вообще хоть что-нибудь? Сама мысль, что она могла промолчать, меня расстраивала. Дедуля никогда не обращал внимания на мою одежду.
Я не стала дожидаться ее реакции: отвернется ли, скажет ли что-нибудь? Услышав, как Мейбл хлопнула дверью, я побежала за ней. Она рылась в ящиках и твердила, до чего же дурацкая у нее одежда, но я не слушала, потому что пыталась найти какой-нибудь выход. В конце концов я сняла платье, взяла со стола Мейбл ножницы и разрезала его по линии талии.
— Что ты делаешь? — недоуменно спросила Мейбл. — Ты не обязана переодеваться.
— Все равно так лучше.
Я натянула джинсы и заправила в них неровный край бывшего платья. Затем посмотрелась в зеркало — и так действительно было лучше. Когда мы спустились, Хавьер похвалил новый наряд Мейбл и поцеловал ее в лоб, пока она ворчала и закатывала глаза. Ана вскочила с дивана и взяла меня за руки.
