— А, ну ладно. — Я пытаюсь скрыть огорчение. — Просто мне нравится ваш магазин, и я подумала, что стоит спросить.
Она отрывается от бумаги и улыбается.
— Спасибо.
Затем протягивает мне пакет с завернутой посудой, и мы с Мейбл выходим на снежную улицу.
* * *
Мы чуть ли не бежим мимо зоомагазина и почтового отделения и ныряем в кафе, дрожа от холода. Занят только один столик, и официантка, кажется, удивлена нашему приходу. Она берет из стопки пару меню.
— Сегодня мы рано закрываемся из-за бури, — говорит она. — Но можем вас накормить, если вы ненадолго.
— Конечно, — отвечаю я.
— Отлично, — подтверждает Мейбл.
— Хотите кофе или апельсиновый сок?
— А есть капучино? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Мне тоже, — говорит Мейбл. — И еще пару блинчиков.
Я просматриваю меню.
— Яйца Бенедикт, пожалуйста.
— Спасибо, девушки, — отвечает официантка. — Извините, я на секунду вас потесню…
Она перегибается через наш стол и переворачивает табличку на окне, чтобы снаружи виднелась надпись «Закрыто». Но внутри, прямо между нами с Мейбл, оказывается «Открыто». Если бы мы были персонажами рассказа, это непременно бы что-нибудь значило.
Официантка уходит, и мы оборачиваемся к окну. Теперь снег падает иначе — валит почти стеной.
— Поверить не могу, что ты живешь в такой холодрыге.
— Да уж.
Мы молча смотрим на снег. Вскоре приносят кофе.
— Хотя здесь все равно красиво, правда? — говорю я.
— Да, красиво.
Мейбл вытаскивает из подставки пакетики с сахаром — розовый, белый и голубой. Выкладывает их в ряд, потом берет еще. Я не знаю, что кроется за этими нервными движениями и отсутствующим взглядом. Ее губы плотно сомкнуты. Раньше я перегнулась бы через стол и поцеловала бы ее. Еще раньше — поддразнила бы, раскидала бы пакетики по столу. А вернись мы в тот день, когда познакомились, я бы принялась сама выкладывать сахар в ряд, пока наши пакетики не встретились бы где-нибудь посередине.
— Может, вернемся к разговору о том, зачем я сюда приехала? — спрашивает Мейбл.
Я цепенею. Интересно, заметно ли ей.
Я не хочу, чтобы она перечисляла причины, по которым мне стоит вернуться в Сан-Франциско к ее родителям, потому что знаю, что все они убедительны. Я не смогу логически их опровергнуть. Просто буду выглядеть глупой и неблагодарной.
— Я бы хотела согласиться, — говорю я.
— Так согласись. Просто разреши себе. Ты и раньше проводила у нас кучу времени.
Она права.
— Мы будем видеться каждые каникулы, и у тебя появится место, куда ты всегда сможешь приехать. Мои родители готовы помогать тебе со всем, что нужно. С деньгами, с советами, с чем угодно. А мы можем быть как сестры, — говорит она и тут же осекается.
Сердце ухает, в голове звенит.
Я заправляю волосы за уши. Смотрю на снег.
— Я не… — она подается вперед и обхватывает голову руками.
Я думаю о том, как по-разному у всех течет время. Какими были эти месяцы для Мейбл и Джейкоба? Они что-то делали, куда-то ходили, что-то смотрели. Ездили на машине к океану. Каждый день забит жизнью под завязку. И я в своей комнате. Поливаю цветок. Готовлю лапшу. Мою желтые миски — день за днем, день за днем.
— Все в порядке, — говорю я. Но это неправда.
Проходит слишком много времени, а она все еще сидит неподвижно.
— Я понимаю, о чем ты, — говорю я.
На столе возникают тарелки с едой. Бутылка кленового сиропа. Кетчуп для моей картошки по-деревенски. Мы принимаемся за еду, хотя, кажется, обе не голодны. Когда приносят счет, у Мейбл звонит телефон. Она бросает на стол карточку.
— Я отвечу, ладно? Сейчас вернусь, — быстро произносит она.
Она отвечает на звонок в другом конце кафе, сев на стул спиной ко мне.
Я встаю из-за нашего столика и ухожу.
Снегопад усилился. Продавец зоомагазина вывешивает табличку «Закрыто». Я толкаю дверь гончарной мастерской, и она, к счастью, еще не заперта.
— О, это опять ты! — восклицает хозяйка.
Я улыбаюсь. Мне немного неловко от того, что я вернулась, но она выглядит довольной, когда я ставлю на прилавок колокольчик.
— Просто не хотела, чтобы моя подруга заметила, — объясняю я.
— Давай-ка я заверну подарок в бумагу, и ты спрячешь его в пальто, хорошо? — спрашивает она.
— Отлично.
Она спешно заворачивает колокольчик, потому что знает, что я тороплюсь, но потом вдруг останавливается.
— А сколько часов в неделю ты готова работать?
— Да сколько угодно.
— Я поразмыслила после твоего ухода… Мне в самом деле не помешала бы помощница. Но сразу скажу, что не смогу много платить, да и это всего на пару смен в неделю.
— Было бы прекрасно! — говорю я. — У меня учеба, так что пара смен мне в самый раз.
— А ты бы хотела делать посуду? Мы могли бы что-нибудь придумать, когда научишься обращаться с печью для обжига.
Меня обдает волной тепла.
— Правда?
Она улыбается.
— Да, — отвечает она. — Я Клаудия.
— А я — Марин.
— Марин. Ты из Калифорнии?
Я киваю.
— Я несколько месяцев прожила в Фэрфаксе. Каждый день гуляла среди секвой.
Я пытаюсь выдавить улыбку. Она хочет от меня что-то услышать, но я не знаю, что сказать.
— У тебя сейчас, наверно, каникулы… а ты все еще здесь.
В ее глазах мелькает тень тревоги. Интересно, что она видит в моих. Пожалуйста, не испорть все на хрен, говорю я себе.
— В Фэрфаксе очень красиво, — наконец отвечаю я. — Я из Сан-Франциско, но моя семья там больше не живет. Можно я оставлю вам свой телефон? Наберете, когда понадобится помощь?
— Конечно, — говорит Клаудия, вручая мне блокнот с ручкой. — Я позвоню тебе в начале января. Сразу после Нового года.
— Буду ждать с нетерпением.
— Пока, Марин. — Она протягивает мне завернутый колокольчик и, прежде чем отдать его, пристально вглядывается в мое лицо. — Хороших тебе праздников.
— И вам. — Я выхожу на улицу. Глаза щиплет.
Я возвращаюсь в кафе. Мейбл нет ни на дальнем стуле, ни за нашим столиком, так что я прячу ее колокольчик в пакет с другими свертками и просто жду. Воображаю, как буду работать в гончарной мастерской. Как буду брать деньги у клиентов и отсчитывать сдачу. Заворачивать желтые миски в бумагу и говорить; «У меня такие же». Говорить. «Добро пожаловать». Говорить; «С Новым годом!» Как буду протирать пыль с полок и мыть плиточный пол. Учиться разводить огонь в печи.
