Настало время прощания.
— Бабаджаана, слушай меня внимательно. Вернувшись в Дели, ты ни в коем случае не должна оставаться одна, это очень опасно. Держись друзей… может быть, Наги. Ты возненавидишь меня за эти слова, но тебе надо либо выйти замуж, либо уехать к матери, хотя бы на некоторое время. Тебе нужно прикрытие. По крайней мере до тех пор, пока мы не разберемся с Выдрой. Мы победим в этой войне и тогда будем вместе — ты и я. Я надену твой хиджаб (хотя он очень тебе к лицу), а ты возьмешь в руки оружие, ладно?
— Ладно.
Конечно, все вышло совсем не так.
Уходя, Муса вручил Тило запечатанный конверт.
— Не вскрывай его сейчас. Худа хафиз!
В следующий раз они встретились через два года.
Солнце еще не село, когда Хадиджа и Тило пришли на кладбище Мазар-э-Шохадда. Могила командира Гульреза стояла особняком. Холм был окружен бамбуковой оградой, украшенной серебряной и золотой мишурой. Над холмом был водружен зеленый флаг. Временный памятник любимому борцу за свободу, пожертвовавшему своим сегодня ради завтра своего народа. В отдалении стоял какой-то мужчина и смотрел на могилу. По его щекам струились слезы.
— Это бывший повстанец, — вполголоса сказала Хадиджа. — Он много лет просидел в тюрьме. Несчастный, он оплакивает не того человека.
— Может быть, и нет, — возразила Тило. — Весь мир должен оплакивать Гуль-кака.
Они рассыпали лепестки роз на могиле Гуль-кака и зажгли свечу. Хадиджа нашла могилу Арифы и мисс Джебин Первой, и там они тоже рассыпали лепестки и зажгли свечу. Хадиджа прочитала эпитафии на могиле мисс Джебин и перевела их для Тило:
МИСС ДЖЕБИН
2 января 1992 года — 22 декабря 1995 года
Любимая дочь Арифы и Мусы Есви
Ниже была еще одна, почти закрытая травой надпись:
Акх далила ванн
Йетх манз не кахн балай ааси
Ноа аэс сох кунни джунглас манз роазаан
Хадиджа перевела надпись, но ни она, ни Тило не поняли истинного смысла эпитафии.
Тило сразу, против своей воли, вспомнила последние строчки стихотворения Мандельштама, которое она прочитала Мусе (о чем сейчас очень жалела).
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
Они вернулись в «Ахдус». Хадиджа не ушла до тех пор, пока не убедилась, что Тило вошла в свой номер. Когда Хадиджа ушла, Тило позвонила Наге и сказала, что вернулась и теперь собирается спать. По непонятной ей самой причине она помолилась (неведомому ей самой богу) и вскрыла конверт, который ей дал Муса.
В конверте она нашла рецепт на ушные капли и фотографию Гуль-кака. Он был в рубашке цвета хаки, в полевой военной форме, асал-бутах Мусы и улыбался в камеру. На нем была добротная амуниция — кожаная портупея, а на поясе кобура. Он был вооружен до зубов. В каждом подсумке лежал стручок зеленого перца, а в кобуру был засунут пучок сочной белой редиски.
На обороте фотографии Муса написал: «Наш дорогой командир Гульрез».
Среди ночи Тило постучала в дверь номера Наги. Он открыл и обнял Тило. Они провели ночь в невинных объятиях друг друга.
* * *
Тило проявила беспечность.
Она вернулась из Долины Смерти, неся в чреве новую, крошечную жизнь.
Они с Нагой были женаты уже два месяца, когда Тило обнаружила, что беременна. Их брак, как говорится, еще не вступил в силу. Поэтому Тило прекрасно понимала, кто отец ребенка. Она думала, не стоит ли пройти и через это испытание, а почему бы и нет? Это был бы Гульрез, если бы родился мальчик, или Джебин, если бы родилась девочка. Тило с трудом могла представить себя в роли матери и еще меньше в роли невесты, хотя она и на самом деле была невестой. Она сделала это и осталась жива. Так почему бы и не родить ребенка?
Решение, которое она в конце концов приняла, не имело никакого отношения к чувствам к Наге и не касалось любви к Мусе. Это решение было более грубым и первобытным. Она очень боялась, что маленький человек, которого она произведет на свет, будет брошен в тот же океан, полный странных и страшных рыб, в каком оказалась она сама в отношениях с матерью. Она не верила, что окажется лучшей родительницей, чем Марьям Ипе. Она очень трезво оценивала себя, понимала, что как мать она гораздо хуже, и не желала своим присутствием портить жизнь будущему ребенку. Она не хотела также, чтобы в мир явилась ее копия.
Проблема была в деньгах. У нее были кое-какие деньги, но очень немного. За длительный прогул ее уволили с работы, а найти другую она пока не смогла. Она не хотела просить Нагу дать ей денег. В результате она пошла в государственный госпиталь.
Приемное отделение было битком набито расстроенными женщинами, которых мужья за бесплодие выгнали из дома. Жены пришли сюда, чтобы пройти тест на фертильность. Когда эти женщины узнали, что Тило пришла для медицинского прерывания беременности, как по-научному называют аборт, они не стали скрывать своей враждебности и отвращения. Врачи тоже не одобрили решение Тило. Она бесстрастно слушала их нравоучения. Когда же она твердо дала понять, что не поменяет свое решение, ей сказали, что не смогут провести общую анестезию, если никто не подпишет согласие на нее и не будет присутствовать во время манипуляции. Желательно, чтобы это был отец ребенка. Тило сказала, что обойдется без анестезии. От боли она потеряла сознание и очнулась уже в палате. На койке она лежала не одна. Рядом лежал ребенок с болезнью почек и не умолкая кричал от боли. На каждой койке лежали двое больных. Некоторые пациенты лежали на полу, многочисленные посетители и родственники тоже выглядели больными. Врачи и медсестры торопливо прокладывали себе путь в этом невообразимом хаосе. Больница напоминала полевой госпиталь во время боевых действий. Правда, в Дели не было войны, если не считать не прекращавшейся ни на минуту войны богатых против бедных.
Тило встала, и, пошатываясь, вышла из палаты. Она заблудилась в грязных коридорах госпиталя, забитого больными и умирающими. На первом этаже она спросила какого-то невзрачного человека со словно взятыми напрокат чужими бицепсами, где находится выход. Дверь, которую показал ей человек, вывела Тило во двор больницы, к моргу, а дальше к заброшенному и пришедшему в запустение мусульманскому кладбищу.
С ветвей огромных старых деревьев свисали крыланы, словно флаги, брошенные после демонстрации протеста. Вокруг не было ни души. Тило уселась на разбитую могилу и попыталась сориентироваться.
На кладбище на старом дребезжащем велосипеде въехал тощий лысый мужчина в красном официантском кителе. К багажнику велосипеда был прижат букетик ноготков. Подъехав к одной из могил, он спешился и, держа в руках букет и тряпку, подошел к надгробному камню. Вытерев пыль, он положил букет на могилу, молча постоял возле нее, а потом сел на велосипед и торопливо уехал.
